Лебедева Н.С. Array - Hюрнбергский процесс. Сборник материалов в 8 т. Т. 8 (1999)

Председатель: Последнее слово предоставляется подсудимому Бальдуру Шираху.

Ширах: 24 мая я сделал здесь заявление [66] Ширах напоминает о своих показаниях, в частности, о следующем своем заявлении: «Моя вина заключается в том, что я воспитал эту молодежь для человека, который был убийцей, который погубил миллионы людей...». — Прим. сост. , за которое готов нести ответственность перед Богом и перед моей собственной совестью, заявление, которое полностью остается действительным и сегодня, так как оно выражало и выражает мое честное внутреннее убеждение.

Английский обвинитель в заключительной речи заявил, что Ширах погубил миллионы немецких детей для того, чтобы сделать их тем, чем они стали сегодня — послушным орудием той политики убийств и насилий, которую проводили эти люди.

Если бы это обвинение было обоснованным, я не сказал бы ни слова в свое оправдание. Но это обвинение необоснованно, это неправда. Кто хотя бы в некоторой степени учитывает результаты представленных доказательств на этом процессе и честно воздает этим доказательствам должное, тот не может предъявить мне обвинения в том, что я своей воспитательной работой мог погубить молодежь и отравить ее душу.

Те принципы и те цели, которые я ставил перед молодежью, посредством которых я направлял весь коллектив, созданный под моим руководством, силами самой молодежи, были следующими: готовая на самопожертвование любовь к родине; преодоление сословных предрассудков и классовой ненависти; постоянная забота о здоровье и укреплении организма туризмом, спортом и играми; развитие профессионального обучения и, в особенности, товарищеское взаимопонимание молодежи за рубежом.

Эти принципы и цели я всегда помнил с молодых лет и считал их идеалом будущего немецкого национального воспитания. Эти принципы и цели не были мне предписаны партией и государством, и если бы Гитлер присутствовал здесь, то для моей защиты это не имело бы ни малейшего значения, ибо как имперский руководитель молодежи я ссылаюсь не на него, а только на самого себя. Принципы этого воспитания, существование которых ясно доказывается всеми моими речами, статьями и директивами, принципы, которым я оставался верным, будучи имперским руководителем молодежи, являются, по моему твердому убеждению, принципами, направляющими каждого руководителя молодежи, сознающего свой долг перед народом и молодежью.

Дела нашей молодежи, ее нравственное поведение доказали мою правоту и доказали, что молодежь никогда не была испорченной и не была мною погублена. Немецкая молодежь была и осталась трудолюбивой, нравственной, честной и приверженной идеалам. В мирное время она честно работала над собой, а во время войны смело выполняла свой долг перед нашим народом, нашим отечеством.

И в час, когда я в последний раз обращаюсь к этому Военному трибуналу четырех держав-победительниц, я с чистой совестью хочу подтвердить нашей немецкой молодежи, что она совершенно неповинна в вырождении и извращениях гитлеровского режима, что она никогда не хотела войны и что ни в мирное время, ни во время войны она не принимала участия в каких-либо преступлениях.

Я был в течение многих лет руководителем молодежи Германской империи и хорошо знаю развитие, настроения и поведение нашего молодого поколения. Кто может лучше знать его, чем я? Я всегда радовался, глядя на эту молодежь. В ее кругу я был всегда счастлив и всегда гордился ею. Я знаю, что на протяжении всех этих лет, когда я был руководителем молодежи империи, несмотря на то, что число членов исчислялось миллионами, молодежь (вообще и без исключения) не совершала поступков, за которые теперь она должна была бы краснеть.

Она ничего не знала о мучениях, зверствах, совершенных немцами, так же как она ничего не знала о совершаемой несправедливости, она и не хотела этой несправедливости. Даже самые ожесточенные люди послевоенного времени не могут подумать о том, что немецкая молодежь должна быть обвинена как преступная организация.

Беззаветная дружба в движении молодежи, которая как Раз самым бедным детям народа несла большую любовь, верность родине, увлечение спортом и честное взаимопонимание с молодежью других народов, — вот что являлось целью молодежи и содержанием ее воспитания с первых и до последних дней моей работы в качестве имперского руководителя молодежи. Эта молодежь действительно не заслужила той тяжкой судьбы, которая сейчас выпала на ее долю.

Моя собственная судьба — это дело второстепенное, но молодежь — надежда всего нашего народа, и если я в последнюю минуту высказываю просьбу, то эта просьба заключается в следующем. Вы как судьи помогите устранить искаженное представление о немецкой молодежи, представление, которое сегодня часто возникает в мире и которое не может выдержать исторической проверки. Скажите в своем приговоре всему миру, что использованный обвинителем пасквиль некоего Грегора Цимера не содержит ничего, кроме злостной клеветы человека, который свою ненависть ко всему немецкому перенес на молодежь.

Помогите и Вы как судьи тому, чтобы организации молодежи Ваших народов опять бы установили связь с немецкой молодежью и как раз именно там, где эта связь в 1939 году была прервана не по вине молодого поколения.

Сердца нашей молодежи переполнились благодарностью, когда она услышала слова лорда Бевириджа, который, как человек дальновидный, со страстью выступил за оправдание немецкой молодежи. Радостно она пожмет протянутую ей через развалины и руины руку.

Внесите своим приговором вклад в дело создания для молодого поколения атмосферы взаимного уважения, свободной от ненависти и мести. Это моя последняя просьба, искренняя просьба за нашу немецкую молодежь.

Председатель: Последнее слово предоставляется подсудимому Фрицу Заукелю.

Заукель: Господа судьи, бесчеловечные действия, выявленные на этом процессе, поразили меня в самое сердце. Я с глубоким смирением склоняю свою голову перед жертвами всех наций и перед теми несчастиями и страданиями, которые разразились над моим собственным народом.

Я происхожу из совершенно иной среды, чем лица, сидящие со мной вместе на скамье подсудимых. В душе и мыслях своих я остался моряком и рабочим.

После первой мировой войны мой жизненный путь определился моими собственными переживаниями, связанными с заботами и горестями моего народа, боровшегося за свое существование. Внутренние конфликты вынудили меня заняться политикой. Я не мог быть не кем иным, как социалистом. Я никогда не был противником религии или даже атеистом, как раз наоборот, я был глубоко верующим человеком. Я вел тяжелую борьбу с самим собой прежде, чем я обратился к политике.