Валерий Демин - Русь Летописная

Будет ли кто после этого оспаривать, что стержнем и нервом исторического процесса всегда выступает пассионарная личность? Это доказывает практически каждый шаг Дмитрия Донского. Но его звездным часом и кульминацией всей подвижнической и полководческой деятельности, безусловно, стала Куликовская битва (рис. 131) — судьбоносное событие русской истории.

Рис. 131. Куликовская битва. Художник В.П. Криворучко

Сама Куликовская битва (как, впрочем, и другие ей подобные эпохальные события, сконцентрировавшие максимум людской воли и энергии) принадлежит не только далекому прошлому, но также настоящему и будущему. Она оставила неизгладимый ноосферный след, скорректировав по крайней мере, если только не направив в другое русло, самый характер ноосферного воздействия космоэнергетической, психофизической и биосферной реальности на конкретные поступки отдельных людей и народных масс. Это, как никто другой, чувствовал Александр Блок. В пояснениях 1912 года к своему гениальному стихотворному циклу «На поле Куликовом» поэт писал (в многочисленных последующих изданиях эти слова, имеющие принципиальное философское значение, обычно опускались): «Куликовская битва принадлежит, по убеждению автора, к символическим событиям русской истории. Таким событиям суждено возвращение. Разгадка их еще впереди…»

Вдумайтесь только: Куликовской битве не просто суждено периодически повторяться — ей суждено повторяться в каждом из нас. Величайшая тайна духа! Вечное возвращение! Покой нам только снится! Эта мысль рефреном проходит и через блоковские строфы. « И вечный бой!.. И нет конца!» — вот подлинный девиз бессмертного цикла, выражающий и сакральную суть поворотного события русской истории, и его сопряженность с последующими эпохами и поколениями — ныне живущими и грядущими. Блок рисует картины великой битвы так, как будто они свершаются не в прошлом, а в настоящем и автор является их реальным участником:

Таков поэтический итог приобщения творческой личности к информации, навечно запечатленной в ноосфере, подсказавшей поэту родившиеся в его голове образы. Уместно сравнить с летописной записью:

«И сошлись грозно обе силы великие, твердо сражаясь, жестоко друг друга уничтожая, испускали дух не только от оружия, но и от ужасной тесноты — под конскими копытами, ибо невозможно было вместиться всем на том поле Куликове: было поле то тесное между Доном и Мечею. На том ведь поле сильные войска сошлись, из них выступали кровавые зори, а в них трепетали сверкающие молнии от блеска мечей. И был треск и гром великий от преломленных копий и от ударов мечей, так что нельзя было в этот горестный час никак обозреть то свирепое побоище. Ибо в один только час, в мановение ока, сколько тысяч погибло душ человеческих, созданий Божьих!»

Ноосферную предустановленность и обусловленность Куликовской битвы ощущали и ее современники. В процитированном выше «Сказании о Мамаевом побоище», написанном почти что по горячим следам, содержится поразительный по своей ноосферной проникновенности и беспримерному гуманизму фрагмент, когда мать-земля перед Куликовской битвой плачет о детях своих — русских и татарах, которым только еще предстоит погибнуть в кровавой сече. Один из сподвижников князя Дмитрия Донского — Дмитрий Волынец — приник к земле правым ухом и услышал «землю, рыдающую двояко: одна сторона точно женщина громко рыдает о детях своих на чужом языке, другая же сторона, будто какая-то дева вдруг вскрикнула громко печальным голосом, точно в свирель какую, так что горестно слышать очень». Найдется ли в мировой литературе аналогичный образ, где бы будущие победители жалели своих лютых врагов? Не припоминается что-то. Но главное в другом: подобная мысль могла родиться, только пройдя через глубины ноосферы и через прямое взаимодействие с ней.

Куликовская битва — яркий маяк отечественной истории, видимый отовсюду, с любой ее близкой или отдаленной точки. В дальнейшем своем социальном, политическом и экономическом развитии Московская Русь постепенно двигалась к укреплению великокняжеской власти и централизации государства, хотя бывали в этом процессе и периоды застоя, и отклонения в сторону, и катастрофические падения. Почти три четверти века длилось царствование двух следующих за Дмитрием Донским правителей России: его сына Василия I (1371–1425) и его внука Василия II, прозванного Темным (1415–1462) после своего ослепления от рук собственных братьев (правда, двоюродных) — Василия Косого и Дмитрия Шемяки. Факт отвратительный, но, к сожалению, не из ряда вон выходящий: [21] Жестокий обычай расправляться с неугодными подобным образом существовал на Руси испокон веков. Его практиковали все князья без исключения, даже канонизированные впоследствии как образцы праведности и благочестия. Так, по сообщениям летописцев, Александр Невский в 1257 году после наведения порядка в мятежном Пскове и удаления оттуда своего сына-фрондера безжалостно наказал его сподвижников-смутьянов — «овому носа урезаша, а иному очи вынимаша». Вот тебе благоверный князь и народный заступник! начало непрерывной полосы ослепления неугодных конкурентов и обидчиков положил сам Василий Васильевич, приказавший выколоть глаза нескольким оппозиционерам. Изуверский способ расправы над неугодными противниками и диссидентами существовал практически на протяжении всего правления князей и царей из династии Рюриковичей. Летописи протокольно фиксировали эти события наряду с рождениями и смертями многочисленных князей, регулярными татарскими набегами, неурожаями, небесными знамениями и т. п.

Изнурительная гражданская война, полыхавшая в те годы на просторах России не только обескровила население и элиту, доведя страну до полнейшей разрухи, но одновременно показала и полную бесперспективность для ее дальнейшего развития членения на удельные княжества и дремучего, убийственного для самого существования Руси сепаратизма — новгородского, псковского, тверского, рязанского и прочих. Во имя призрачных преимуществ феодальной демократии фанатичные приверженцы этого фантома готовы были «отложиться» от России и стать провинцией (или даже колонией) безразлично чьей: Литвы, Польши, Швеции, Ливонского ордена — лишь бы не Москвы. По существу, решался вопрос жизни и смерти России, ибо без ликвидации раздробленности страна могла бы попросту исчезнуть с карты мира как самостоятельная держава. Лекарство от застарелых сепаратистских болезней и удельнокняжеской спеси было только одно — создание мощного, единого, централизованного государства с крепкой самодержавной властью. Эту задачу успешно решил первый государь всея Руси Иван III, а закрепил его внук Иван IV.