Иосиф Гофман - Нюренберг предостерегает

23 апреля 1943 года рейхсфюрер СС издал приказ, в котором потребовал как можно скорее «со всей жестокостью и безжалостностью» уничтожать население Варшавского гетто. Докладывая начальству о выполнении этого приказа, Штумпф заявляет:

«Я решил уничтожить всю территорию, где скрывались евреи, огнем, поджигая каждое здание».

Он описывает, как евреи, искавшие спасения на верхних, еще не охваченных пожаром этажах, бросали вниз перины, матрацы и, надеясь спастись, прыгали на них, бросали на них стариков, детей. С переломанными ногами, волоча детей на спине, несчастные пытались на руках уползти прочь от страшного пожарища и скрыться в развалинах. Гитлеровцы с песнями, весело делавшие свое дело, охотились на этих несчастных и практиковались в стрельбе по этим движущимся мишеням.

Многие предпочитали смерть от дыма и газа встрече с палачами. Забившись со своими детьми в глухие углы варшавской канализации, они ждали там смерти от голода и недостатка воздуха. Штумпф и его люди — нет, нелюди, нельзя называть людьми эту гитлеровскую мразь, — вся эта банда решила не дать спасавшимся в подземельях канализации умереть своей смертью.

Все эти и многие другие леденящие душу злодеяния совершались по приказу Франка.

Когда под натиском Красной Армии фашистские войска обратились в бегство, Франк, удирая из Польши, погрузил в железнодорожный состав не только украденные им бесценные произведения искусства, но и тщательно переплетенные 38 томов своего дневника — документальные доказательства зверских преступлений, организованных и осуществленных под его руководством на территории Польши.

О целях ведения дневника сам Франк писал в 1942 году так: «Основную работу, проделанную на данной территории с 1939 года, я в общих чертах отобразил в дневниках, в стенографических записях своих выступлений. Этот единственный в своем роде рабочий журнал останется на все времена свидетельством того, с какой ответственностью приступил я к исполнению порученной мне задачи, с каким энтузиазмом выполняли свои задачи мои добросовестные сотрудники».

Случилось иначе. Этот «единственный в своем роде документ» действительно остался «свидетельством на все времена», но только не заслуг, проявленных в деле укоренения германского духа на Востоке, а геноцида.

Несколько месяцев спустя Франку пришлось передать дневник офицерам американской разведки, которые арестовали его в мае 1945 года в маленьком баварском городишке Нейхаус, где он скрывался в конце войны.

Когда после неудачной попытки покончить с собой, вскрыв вены, Франка спросили о дневнике, он подтвердил его назначение и подлинность, а потом сказал: «Я ничего не хочу утаивать. Речь идет об историческом документе».

Вскоре «Дневник» действительно стал историческим документом, хотя совсем не в том смысле, как того хотел его автор.

Дневник Франка сообщил не только множество фактов, сведений и подробностей, но позволил также увидеть страшный, а временами недоступный здравому пониманию механизм, приводивший в действие гитлеровскую партийную и государственную машину.

В ходе подготовки Нюрнбергского процесса Франка признали одним из главных преступников, которым предстояло занять скамью подсудимых на первом процессе в трибунале. Его фамилия оказалась под номером 6. Самолюбие Франка было уязвлено. Он считал себя гораздо более важным деятелем, нежели «поставленные выше» Риббентроп или Розенберг.

После ареста Франк в тюремной камере принял католичество и подчеркнуто демонстрировал свою набожность. Перед трибуналом, а потом и в своих мемуарах, писавшихся в тюрьме (они опубликованы его вдовой спустя много лет после процесса), Франк выдвинул целую идейно-религиозную концепцию, доказывая, что единственный источник и причина зла состояли в том, что Гитлер и его движение «отвернулись от бога».

Показания дает генерал-губернатор.

Защитник Зейдль задает вопросы Франку, дающему показания в качестве свидетеля по своему собственному делу. Подсудимого приводят к присяге, и его показания, данные под присягой, имеют полную доказательную силу, если не будут поставлены под сомнение или опровергнуты в ходе перекрестного допроса прокурора.

Зейдль спрашивает Франка о его отношении к проблеме войны и мира.

Франк: Никто не стремится к войне как к таковой. Война — это что-то страшное. Мы уже пережили одну войну. Мы не хотели войны. Мы хотели великую Германию, мы хотели свободную и здоровую Германию. Моей мечтой и мечтой каждого из нас было мирным путем добиться пересмотра Версальского договора, что, кстати, предусматривалось и в самом договоре. Поскольку же в этом мире блоков и договоров только тот имеет право голоса, кто силен, Германия должна была стать сильной, прежде чем вступить в переговоры.

Таким был мой взгляд на события, на необходимость укрепления мощи рейха... И я был счастлив, когда Адольф Гитлер, создав движение, которое не имеет себе равных в истории человечества, прекрасное движение, сумел в конце 1933 года достичь именно этих целей».

Председатель трибунала: Мне кажется, о том же самом уже говорил нам подсудимый Геринг и говорил нам подсудимый Риббентроп.

Зейдль (трибуналу): Свидетель уже окончил ответ на эту тему. (Франку): Скажите, пожалуйста, свидетель, каково было ваше участие в том, что происходило в Польше после 1939 года?

Франк: Я хочу нести ответственность за все. Когда 30 апреля 1945 года Адольф Гитлер скончался, я решил, что не буду уклоняться от ответственности, но приму ее на себя, ничего не утаивая от мира и ничем не прикрываясь. Я не уничтожил 43 тома моих дневников (сохранилось 38 томов — Прим. авт.), в которых описываются все эти события и мое в них участие, и по собственной воле вручил их американскому офицеру, который меня арестовал.

Зейдль: Чувствует ли свидетель себя виновным в совершении преступления нарушения международного права или преступления против человечества?

Председатель: Это вопрос, решение которого относится к компетенции трибунала,

Зейдль: В таком случае я снимаю этот вопрос. Что свидетель может сказать по поводу обвинений, выдвинутых против него в обвинительном акте?

Франк: Могу только сказать, что прошу трибунал оценить масштабы моей вины после завершения судебного разбирательства. Я лично (говорю это в глубочайшем убеждении и на основе того, что пережил за 5 месяцев процесса) должен признать, что, получив возможность взглянуть на все чудовищные злодеяния, какие были совершены, я чувствую, что на мне лежит страшная вина.

Немного позднее, когда защитник перешел к вопросам, затрагивающим проблему истребления евреев, Франк сказал: «Пройдет тысяча лет, прежде чем забудется эта вина Германии».