Александра Нюренберг - Планета в клетке

Дизайнер обложки bluebudgie Davie Bicker

Корректор Эстер

© Александра Нюренберг, 2018

© bluebudgie Davie Bicker, дизайн обложки, 2018

ISBN 978-5-4493-9888-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Рассказывает человек в военной форме.

Лето, тот самый месяц, когда жутковатого вида стрекозы (у вторженцев были такие аппараты) охотятся за кровью заката. Век семьдесят пятый, номер диска в Слойке с кучей нолей и палочек, материк Дария, пятый крестовый поход. Докладывает (военизированному ангелу-хранителю с антирадарными крыльями, нечто вроде внутреннего бронированного алтер-эго) офицер типа простой парень с улыбкой Джоконды – то есть, я любимый. Я имею в виду внутренний диалог, если вы понимаете.

– Следует доложить гуну города. – Вяло сказал я затем вслух, чтобы что-то сказать и вслух. Не рассекречивать же сокровенное. – Он обязан оказать помощь ополченцам.

Мне показалось, что меня кто-то подслушивает. Наверное, это у меня профессиональные издержки. Я даже обернулся через левое плечо, и, конечно, никого не увидел.

– Гун? – Переспросил меня новый знакомец, выпрямился, заслонив половину солнечного круга, и спрятал, поиграв, свой штычок. – Что ты хочешь от парня, у которого предков втрое меньше, чем полагается обычному человечишке?

Я поразмыслил.

– То есть, аристократа.

Я сел в траву, любуясь своими тощими коленями в пострадавших штанах с клеймом гвардии Его Подблаженства – не спрашивайте, где. Головотяп, которому угораздило сделать меня вечным должником, сообразил что-то и по-домашнему показал мне большие жемчужные резцы в лезущей на скулы бороде.

– А. – Высказался он и вроде как поклонился бородой. – Я перешёл на «ты». Прстити-звините. Нет, я, и правда, извиняюсь. – Добавил он, видя, что я нахмурился.

Он уселся рядом – я вообще-то не ценю такие близкие контакты между представителями грозной части человеческого вида.

– Ты, чаю, не из этих?

Я уставился нешуточно, но на таком расстоянии было смешно пытаться поджечь его глупую бороду и красивое смешное лицо – я понял внезапно, что он хороший человек. Ну, прямо сердцем почуял, как девушка на выданье.

– Именно? – Переспросил я, показывая ему свои волчьи скулы и бритый острый подбородок, этак строго, чтобы всё же новая дружба не показалась ему мёдом.

– Ты не али… аре… аристократ? – Побарахтался он с впервые обрётшим для него плоть словом. – Ты такой какой-то строгий, что ли.

Он спросил это почти робко, вдвигая своё оружьишко окончательно туда, где оно пребывало с десяток минут назад.

Я помолчал насчёт строгости, радуясь, что в свалке, где моё целомудренное гвардейское тело предстало ему не с самой выразительной точки, показался ему не окончательно пупсиком, затем выдал ему негромкое бу-га-га, чем утешил его нехитрую душу окончательно.

Улицы города под низкими лиловыми облаками, лиловое вино в двух замызганных стаканах ростом с королевского карлика. Мы шли себе, меряли улицу ой какой поступью, и люди поглядывали на мои невразумительные погоны и его бородатую стать гражданскими хмуроватыми глазами. Я заметил, что он покосился на меня вразбег взглядцем, раз-другой.

– Что? – Говорю. (Не люблю, когда косятся – ибо у меня на холке тогда какие-то волоски дыбом встают. Неловко как-то.)

– Походочка. – Ответил он. – У тебя.

Солнце пальнуло тут в него и навсегда припуталось к бороде, подожгло и умерло там блаженно.

– Это у всех у вас такая, да?

А я-то решил, он мои шнурованные ботинки рассматривает. Ну, вот. А говорят люди, мужская психика простая вещь.

– У солдат-то раззуди его подблаженства? – Грю. – Похоже.

Он остановился, большой такой. Его тянуло на откровенность и ко мне тоже – у нас явно намечалась дружба навек на две жизни вперёд, даже если он родится бурундучком. Но он им не родится.

– Да нет. – Он умерил своё профундо, так ему показалось, во всяком случае. – Волк, да?

Я тоже призадержался – напротив, в глубине магазинчика над бутылками девичья головка печально смотрела, не видя нас.

– Чего?

– Ты не переживай, и глазами по подолу не шарь. – Посоветовал он. – И зубами не лязгай, вредно.

Я затих.

– Вредно?

– Ага. Для эмали.

– Вот оно как.

– Эге.

Мы молчали. Он молвил проникновенно и тихо:

– Больно было?

– Сроду зубов не лечил. – Отшутился я.

Снова пошли с нарушенным молчанием в сердцах.

– Ты из тех, кому переделку делали при жизни?

Я рассмеялся, он поправился:

– В смысле… ну, ты понял.

– Я понял. Нет.

(Он решил, что я из тех, кому меняли решётку при вербовке.)

– Урождённый?

Я кивнул. Он присвистнул. Мне понравилось. Я ответил:

– Я помесь.

Разоткровенничавшись, обычно чувствуешь себя не в своей, скажем, тарелке. Но сейчас было не так.

– Это хорошо. – Изрёк он на ходу, очевидно, обдумав. – Не люблю я этих-то…

Сразу засмущался.

– Ну, не то, что не люблю. Дрожь у меня от них.

– Я понял. – Заверил я.

Потом, не удержавшись, попросил показать, как он дрожит. Он показал мне кулак.

Да, я был урождённым, я был помесь. Он подумал, что я волкодрак. Не стал я ему уточнять, что есть и кой-что ещё. Не потому, что не доверял, просто, зачем столько интима сразу? У нас впереди будут встречи спина к спине. Забудем будущее, господа. Хотя бы на время.

– Ни в жисть не видал волкодрака вблизи. – Признался он, вдохновенно потягивая носом так, что я забоялся за кусок заката в конце улицы. Я уж знал, что меня сейчас вознаградят простодушной биографией в стиле заявления в военкомат и – не ошибся. Я такой.

– А я тоже непрост. – Многозначительно глянул он. – Я из бурых. Я практически не человек.

Мог бы и не рисковать военкоматом, но я сделал вид, что заценил откровенность.

– Ага.

(Это я сказал).

Он закивал в профиль. Ну, борода, вот борода. А парень молодой.

Он продолжил фаршировать меня изделием изустного жанра «мужские истории про гречневую кашу», вариант два, ибо вариант один предназначен для девиц исключительно, делая глобальные лирические отступления и бесплодно увязая в них – не книжник он был. Заодно он мне, как я растроганно заметил, пересказывает, что знает об устройстве этого мира. И про то, что мы живём в потерянном Первопричиной мире…

(– Да, угораздило нас, этаких славных… – Не удержавшись, вставился я. Он яростно кивнул, я понял, что он не узнал цитаты из Древних, и ещё сильнее умилился).

– … и эти подлюки-первопредки, испортили, говорят, нас.

Я не мог не согласиться, но тут его поток иссяк, как в хорошем смесителе при нажиме.