С.П. Перегудов - Тэтчер и тэтчеризм

Тут же новость была объявлена по радио и телевидению, и уже спустя некоторое время появились первые букеты цветов у решеток, отгораживающих вход на Даунинг-стрит. Однако тут же проявились и другие, прямо противоположные чувства. Группа тех, кто только и ждала поражения Тэтчер, устроила неподалеку импровизированное торжество, откуда-то появилось шампанское, распиваемое под радостные возгласы возбужденной публики. То же самое происходило и во многих других местах.

Когда машина премьер-министра выезжала на Уайт-холл, чтобы затем проследовать к Букингемскому дворцу, у ворот собралась толпа людей, часть которых горячо и сочувственно приветствовала ее, а часть, напротив, не стеснялась в выражении своих недружественных чувств. Как утверждают очевидцы, видя все это, Тэтчер не смогла сдержать слез. Во время аудиенции у королевы она сообщила, что как только определится ее преемник, она сложит с себя полномочия премьер-министра.

Тот факт, что решение об отставке М. Тэтчер приняла сама, без явного давления со стороны своих высокопоставленных коллег и заднескамеечников, казалось бы, опровергает тезис о том, что она была "безжалостно свергнута" со своего поста консервативным истеблишментом. И тем не менее тезис этот отнюдь не придуман лишь ради "красного словца" броской до сенсационных заголовков прессы. Всем, кто мало-мальски знаком с манерами поведения англичан, хорошо известно, какое огромное значение, особенно при решении того или иного вопроса в "своем" кругу, имеет для них интонация, полунамек, а нередко и умолчание. Наверное, ни у одной нации диапазон выражения одних и тех же мнений и чувств не является столь широким, как у англичан. Причем степень действенности тона и слов отнюдь не прямо пропорциональна их категоричности. Резкий и даже переходящий границы приличия выпад против политического противника может отскакивать, что называется, как от стенки горох, и в то же время сказанный как бы невзначай полуупрек или недомолвка могут буквально потрясти собеседника, если он почувствует, что за этим стоит нечто такое, что может перевернуть его судьбу. Жесткость и даже жестокость истеблишмента, когда на чаше весов оказываются его общие интересы, проявляются в этой стране обычно без крика и шума, и чаще всего человек уходит из мира большой политики, даже не хлопнув дверью. Скандальные и полускандальные отставки Хезелтайна, Лоусона и Хау - это скорее исключение (за годы правления Тэтчер она отправила в отставку около сотни своих министров). Как известно, не сдерживала себя в этих случаях и Тэтчер, всегда предпочитавшая наступление обороне. Однако положение, в котором она оказалась в те драматические ноябрьские дни 1990 г., требовало и от нее, и от ее ближайших коллег соблюдения особых правил игры и особой осторожности. Окруженные со всех сторон жадной до сенсаций прессой, а также готовой использовать любой промах оппозицией и действуя почти в буквальном смысле этого слова на ярко освещенной сцене перед многомиллионным зрительным залом, они вынуждены были разыгрывать согласие даже там, где его не было. Какие-либо взаимные упреки даже в своем кругу в этих условиях начисто исключались, ибо все участники событий прекрасно отдавали себе отчет, что это тут же обернется против них. Но был и еще один момент, стимулировавший сдержанность, а именно неопределенность ситуации и особенно непредсказуемость поведения самой Тэтчер. Ее сверхкатегоричное заявление в Париже, равно как и особенности ее характера давали все основания полагать, что она может пойти на игру ва-банк и сочтет любого, кто выскажется за ее отставку, предателем.

Сознавая все это, обе стороны и вели себя соответственно. Проявляя исключительный такт и джентельментскую сдержанность, коллеги Тэтчер тем не менее дали ей понять, как они оценивают ситуацию, и одновременно, что не менее существенно, не выражали энтузиазма по поводу ее намерения продолжать борьбу. Когда же выяснилось, что во втором туре ей либо грозит поражение, либо перспектива стать лидером вконец расколотой партии, даже самые взвешенные и выдержанные в пастельных тонах предостережения возымели тот самый эффект, на который они и были рассчитаны.

Иначе говоря, Тэтчер была "свергнута" не в результате каких-то интриг своего ближайшего окружения, а прежде всего катастрофического для нее размывания той поддержки, которую она имела среди всего консервативного истеблишмента, оплотом которого является парламентская фракция. Оспаривая впоследствии правомерность принятого Тэтчер решения и обвиняя ее ближайших коллег в "заговоре", "предательстве", твердые тэтчеристы оперировали, казалось бы, весьма убедительными цифрами. Как справедливо указывали они, Тэтчер стала лидером в 1975 г., набрав всего 146 голосов. Какой же резон был уходить в отставку, вопрошали они, после того как она набрала 204 голоса? Однако при этом упускалось два обстоятельства. Во-первых, парламентская фракция тори в 1975 г. была почти на 100 человек меньше, чем в 1980 г. (соответственно 277 и 372 парламентария), и потому, несмотря на столь большую разницу полученных голосов, процент проголосовавших за Тэтчер был примерно тем же самым (почти 53% в 1975 г. и немногим менее 55% в 1990 г.). Но главным было даже не это обстоятельство, а то, что в 1975 г. отрыв Тэтчер от своего ближайшего соперника Уайтлоу был столь велик (он получил всего 79 голосов) [360] Остальные голоса рассеялись между другими претендентами. , что она вышла из того соревнования непререкаемым лидером, а Уайтлоу и все другие ее соперники тут же признали полученный ею мандат и изъявили готовность лояльно сотрудничать с ней. Таким образом, ситуация ноября 1990 г. принципиальным образом отличалась от ситуации февраля 1975 г., и, если б это не было так, никакие силы и никакой "заговор" не подвинули бы Тэтчер на решение об отставке. Тем более что решение это должна была принять она, и только она.

Как видим, "свержение" Тэтчер произошло в лучших традициях британской политической культуры и, возможно, войдет в историю как своего рода образец не только бескровного, но и почти что безболезненного переворота. Правила тончайшей политической игры были соблюдены с обеих сторон, и действия Тэтчер (как и ее окружения) были поистине безупречными. Трезво оценив поступившие к ней с разных сторон сигналы и приняв за несколько часов оптимальное и для нее и для партии решение, она не только проявила государственную мудрость и "патриотизм", но и сделала это таким образом, что вызвала прилив симпатии и уважения к себе даже со стороны многих своих политических противников.

В своих воспоминаниях Тэтчер по существу не добавляет ничего нового к той фактической стороне дела, которая изложена выше. Интересна, однако, ее интерпретация происшедшего, которая, по сути дела, впервые публично дана в этой книге. Сводя суть конфликта едва ли не целиком к личным отношениям между нею и членами кабинета, она именно на них возлагает "вину" за случившееся.