Владимир Невежин - Если завтра в поход…

В течение ряда лет после прихода Гитлера к власти в Германии она изображалась в советской пропаганде (и это постепенно вошло в общественное сознание) как наиболее агрессивная, непосредственно угрожавшая интересам СССР держава. В ее трактовке обнаруживалось практически полное совпадение образа внутреннего и внешнего врага. Постоянно внушалось, что ведущие военачальники Красной Армии (маршал М.Н. Тухачевский и другие) были казнены после судебного процесса летом 1937 г. за связь с германским рейхсвером, а репрессии против бывших ближайших соратников Ленина трактовались как борьба с изменой в преддверии войны против Германии.

Во второй половине 1930-х гг. в советской пропаганде стала преобладающей установка о грядущей войне как о войне на чужой территории, о возможности легкой победы в ней «малой кровью», о перспективах вооруженного столкновения с германской армией. Последняя выступала в качестве военного противника Советского Союза (правда, в гипотетических ситуациях) в известной повести Н.Н. Шпанова «Первый удар», а также в киноленте «Если завтра война».

В полном соответствии с господствовавшими пропагандистскими установками по воле Шпанова «вторгшиеся» на советскую территорию немцы были «отброшены» и «разгромлены» всего за 11 часов боевых действий! Фильм «Если завтра война» особенно нравился Сталину, причем он старался при случае продемонстрировать его своим зарубежным гостям. [302] Кузнецов Н.Г. Крутые повороты: Из записок адмирала. М., 1995. С. 46.

Советскими поэтами внедрялась в общественное сознание мысль о том, что немцы являлись противниками в прошлом и, скорее всего, именно они станут таковыми в ближайшем будущем. Особенно характерно в этом отношении творчество В.И. Лебедева-Кумача.

В 1938 г. он издал книгу стихов, в которую были включены и слова из ставшей весьма популярной песни «Нас не трогай» к кинофильму «Митько Лелюк» «Украинфильм». В песне, в частности, имелся следующий куплет:

В стихотворении В.И. Лебедева-Кумача «Не скосить нас саблей острой» встречались такие строки:

А в песне «Родные братья» («Железнодорожная оборонная»)» совершенно недвусмысленно декларировалось:

Чехословацкий кризис сентября 1938 г. чуть было не привел к открытому «бою с фашистами». Но когда опасность миновала, связанные с ним события послужили одним из поводов для активизации антинацистской политико-идеологической кампании. В войсковых частях РККА, расположенных в приграничных военных округах, развернулась антифашистская пропаганда. Результаты ее не замедлили сказаться. Красноармейцы выражали готовность «стереть с лица земли фашистских гадов», «разгромить фашистскую сволочь». [306] Мельтюхов М.И. Советско-польские войны… С. 279.

Между тем на исходе 1930-х гг. большевистское руководство оказалось перед выбором дальнейшего внешнеполитического курса. Мир или война – такие альтернативы имелись в распоряжении Сталина, с тревогой наблюдавшего за тем, как расширялась территория нацистской Германии, которая после Мюнхенского договора 1938 г. оккупировала большую часть Чехословакии, реально угрожала Польше. В конечном счете он пошел на договор о ненападении с немцами, который был подписан в Москве 23 августа 1939 г. Поскольку подписи под ним поставили министр иностранных дел Германии И. фон Риббентроп и народный комиссар иностранных дел СССР В.М. Молотов, этот договор получил наименование «пакт Риббентропа-Молотова».

Буквально с первого дня действия пакта в Советском Союзе развернулась новая политико-идеологическая кампания, содержание которой было совершенно иным, чем предшествующей, имевшей антифашистскую направленность. Теперь следовало внедрить в общественное сознание, что СССР и нацистская Германия не являются противниками, а посему следует немедленно избавляться от всякого рода «фобий» в отношении Третьего рейха, его фюрера и самих немцев.

Уже 24 августа в передовой статье газеты «Правда» отмечалось, что различия в идеологии и политических системах государств, заключивших этот договор, не должны и не могут служить препятствием для установления добрососедских отношений между ними.

«Дружба народов СССР и Германии, загнанная в тупик стараниями врагов… – подчеркивалось в статье, – отныне должна получить необходимые условия для своего развития и расцвета». [307] Правда. 1939. 24 авг.

Спустя неделю, выступая на внеочередной сессии Верховного Совета СССР (31 августа 1939 г.), В.М. Молотов почти слово в слово повторил этот же тезис. Он прозрачно намекнул на необходимость свертывания антифашистской и антигерманской пропаганды, подчеркнув, что в СССР некоторые «близорукие люди» увлекались «упрощенной антифашистской агитацией». [308] Известия. 1939. 1 сент.

В выступлениях Молотова были «озвучены» основные указания по перестройке советской пропаганды, начавшейся после пакта о ненападении от 23 августа 1939 г. Теперь следовало отказаться от прежних антифашистских установок и открытой пропагандистской кампании против нацистов.

Между тем сообщение о заключении пакта Риббентропа-Молотова вызвало настоящий шок в общественном сознании. Прежде всего появилась масса противоречивых оценок в среде личного состава Красной Армии. Годы антифашистской пропаганды не прошли для большинства красноармейцев и командиров даром, и в их высказываниях, зафиксированных органами НКВД, преимущественно содержалось отрицательное отношение к тому, что СССР пошел на сближение с нацистской Германией.

«Дружественные» излияния, делавшиеся от имени всего советского народа, вызывали раздражение и недоумение. На политзанятиях высказывалось сомнение: «Не противоречит ли договор [о ненападении] с Германией учению Ленина?». [309] Пропагандист и агитатор РККА. 1940. N 3.С. 42-43. Объявленная «дружба» с ней казалась необъяснимой и малопонятной. Нападение Германии на Польшу вызвало тревогу и критический настрой в отношении пакта от 23 августа 1939 г. Так, младший командир стрелковой роты Калининского военного округа Семенов считал, что «Советский Союз дал возможность начать вторую империалистическую войну. Если бы не заключили с Германией договора, она бы побоялась начинать войну с Польшей, а теперь Гитлер осуществляет свои планы». [310] РГВА. Ф. 9. Оп. 39. Д. 70. Л. 179.