Марк Солонин - Другая хронология катастрофы 1941. Падение сталинских соколов

«Основной причиной больших потерь при выполнении боевых задач явилось слабое прикрытие истребителями и отсутствие совершенно прикрытия при боевых действиях по району Тильзит, Кальвария, Тауроген, Келме. Полк по моточастям в р-не Тауроген, Кальвария, Кельме действовал удачно и с большим напряжением. Командир полка подполковник Добыш в боевой обстановке работал смело, инициативно. Почти во всех вылетах водил полк лично в бой. Боевые задания выполнял точно по времени…» (168)

В самом начале четвёртой главы мы обсудили некоторые характерные особенности боевых действий в Прибалтике. Сейчас же я хочу обратить внимание читателя на две примечательные черты в изображении и восприятии истории этих событий. Летом 41-го среди военных корреспондентов в Прибалтике не нашлось своего Константина Симонова, который бы позднее смог превратить увиденное в роман, сравнимый по глубине и масштабу с «Живыми и мёртвыми», а для забытых в суете отступления героев боёв в Литве (в том, что такие были, сомневаться не приходится – кто-то же хоть на неделю, но притормозил продвижение немцев к рубежу Западной Двины) не нашлось своего Сергея Смирнова, и сегодня мы ничего не знаем про «брестские крепости» Прибалтики.

Второй причиной, по которой в советскую эпоху история гибели Прибалтийского военного округа оказалась вытеснена на самый краешек общественного сознания, стал антисоветский вооружённый мятеж, вспыхнувший там в первые дни войны. События июня 41-го в Каунасе и Риге (равно, кстати, как и во Львове и Луцке) для минимально честного описания в газете «Правда» совершенно не годились, поэтому «чёрный июнь», «роковой июнь», «трагедия июня 41-го» у нас всегда были связаны с событиями на Западном фронте – там, в городах и местечках Западной Белоруссии, местное население в целом безразлично взирало на вторую (за два года) драку злобных чужаков на их бедной земле.

Пришло время исправлять этот дефект исторического зрения. Особенно необходимо это в рамках заявленной темы данной книги, ибо именно в Прибалтике, в истории стремительного разгрома ВВС Северо-Западного фронта в «химически чистом виде» проявилось то явление, которое я за неимением общепринятого термина предлагаю называть «истребительным перебазированием». Даже в полосе разгромленного с той же скоростью Западного фронта всё было не столь очевидно: там, в небе над Белоруссией, Люфтваффе сосредоточили самые крупные (по численности) силы, лучшие авиачасти с лучшими командирами, там в некоторые наши передовые аэродромы немцы действительно вцепились мёртвой хваткой, атакуя их с рассвета до полудня (обо всём этом пойдёт речь в следующей главе). В результате в ряде случаев становится достаточно сложно дифференцировать реальные причины потерь, выделить эффект «истребительного перебазирования» среди прочих факторов, обусловивших исчезновение большей части самолётов авиации Западного фронта.

За редкими исключениями (аэродромы Лиепае, Шауляй, Ораны), ничего подобного в полосе Северо-Западного фронта 22 июня не произошло, 1-й Воздушный флот Люфтваффе был значительно слабее и пассивнее своего южного соседа, и совершенно невозможная для «советского уха» фраза из Разведсводки № 03 штаба СЗФ от 12.00 22 июня («противник ещё не вводил в действие значительных Военно-воздушных сил, ограничиваясь действием отдельных групп и одиночных самолётов») вполне адекватно описала ситуацию первого дня войны. Перебазирование авиачастей фронта началось главным образом под воздействием наступления наземных войск противника, при этом некоторые из опустевших аэродромов или вовсе не были подвергнуты ударам немецкой авиации, или же эти «удары» не выходили за рамки «булавочного укола», выполненного звеном «мессеров».

На этом уникальные особенности Северо-Западного фронта заканчиваются, дальше всё было «как у всех». Никакие эвакуационные службы не обладают ресурсами, способными обеспечить одномоментное перебазирование всей группировки авиации, да ещё и на сотни километров в тыл – точно так же, как никакая служба «Скорой помощи» не справится с ситуацией, когда по номеру «03» в один вечер позвонит весь город (боюсь, что для начала с такой задачей не справится даже цифровая АТС). Тем более сложной становилась проблема экстренной эвакуации неисправных самолётов (в том числе – получивших даже самые минимальные повреждения). Для того чтобы в подобной ситуации спасти боевую матчасть, нужно было большое желание. А в дополнение к желанию – ещё и смелость, инициативу, способность к решительным, нешаблонным действиям, одним словом, всё то, что (выражаясь предельно корректно) не слишком поощрялось и развивалось в советских командирах. Результат известен.

Кстати, то же самое произошло и с мехкорпусами Красной Армии, где эвакуационные службы (и соответствующая техника, включая мощные дизельные тягачи, способные буксировать даже пятибашенный Т-35), несомненно, существовали, но не в том количестве, которое бы позволило одномоментно утащить за Днепр многие тысячи танков. Была ли альтернатива паническому «перебазированию»? Попытка найти ответ на такой вопрос уведёт нас очень далеко от обсуждения авиационно-исторических тем, каковым и посвящена данная книга. Тем не менее отмечу, что командиры 57-й авиадивизии и 8-го мехкорпуса (соответственно полковник Катичев и генерал-лейтенант Рябышев), не сговариваясь (и скорее всего – даже не зная о существовании друг друга), высказали практически одну и ту же мысль:

«Надо было бить и бить по аэродромам противника, не останавливаясь ни перед какими трудностями, вплоть до последнего самолёта… 8-й мехкорпус мог продолжать ещё несколько дней сковывать противника, нанося потери и замедляя продвижение в глубину нашей территории. В этом случае оставшиеся в строю танки и артиллерия корпуса были бы использованы до конца с максимальной отдачей в бою…» Правды ради надо признать, что эти смелые мысли были высказаны спустя несколько месяцев «после драки»…

Теперь от рассуждений общего порядка перейдём к конкретной, хотя и утомительной для читателя, статистике.

Начнём с упомянутой выше 57-й САД. Как указано в докладе «Содержание боевой работы 57-й САД», по состоянию на 18 июля (т.е. уже после вывода дивизии из зоны боевых действий) потери боевых самолётов в дивизии составили 207 единиц: 99 И-153, 26 И-16, 21 И-15бис, 7 МиГ-3, 42 СБ и 12 Ар-2. В строю осталось всего 8 самолётов (3 МиГ-3, 3 И-153, 1 И-16 и 1 СБ), а если не учитывать полученные уже после начала войны «миги», то всего 5. Короче говоря, практически весь предвоенный парк боевых машин был потерян. При этом в дивизии всё ещё номинально числилось 150 лётчиков, 142 штурмана и стрелка (в документах эти две категории не разделены), т.е. больше, чем было – если верить документам – перед началом боевых действий! Слово «номинально» использовано не случайно: 140 лётчиков из 150 и 126 штурманов и стрелков из 142 к тому моменту находились на переучивании в ещё более глубоком тылу. (169)