Элен Фисэль - Жизнь Марии Медичи

Как видим, предательство уже имело место, а до «возненавидит» пока еще было далеко.

Медичи отсылала письмо за письмом к Людовику XIII и к герцогу де Люиню. В письмах она возмущалась тем, что ей не доверяют. Она просила вернуть ей дю Плесси, думая, что тот поможет ей навести порядок в делах.

Эти страстные и одновременно полные разумных доводов послания ни к чему не привели, хотя прямого отказа (в том, что касается дю Плесси) Мария не получила. Герцог де Люинь цинично сообщил ей, что королю-де наговорили про епископа столько дурных слов, что он не может согласиться на его присутствие возле матери. И вообще, король устал, и ему надо дать отдохнуть…

Все это было на руку будущему кардиналу. Мария торопила его с возвращением, а он, прикрываясь приказом короля, уверял королеву-мать, что и рад бы приехать, но боится навредить ей, и что он хочет «явить пример безусловного повиновения, чтобы заставить поверить всех, что его предыдущие поступки были искренними» 153.

Самым печальным было то, что большинство тех, кого Мария ранее осыпала деньгами и титулами, теперь выступали против нее. Действовали они так из банального страха, что их лишат пожалованного. Удивительно, но Арман Жан дю Плесси, человек, предавший королеву, потом скажет:

«Среди людей, низких душой, такое поведение является обычным, однако недостойным истинного мужества» 154.

Не обладая еще реальной властью, но стремясь к ней, он вел себя, как слуга двух господ, ожидающий, что рано или поздно кто-то из них победит, и тогда он сможет сказать, что всегда поддерживал именно этого человека. Как любил говорить Наполеон, «неограниченная власть не нуждается во лжи» 155. У дю Плесси неограниченной власти еще не было, и во лжи он нуждался. По большому счету, он был прав – цель оправдывает средства, а большая цель оправдывает не самые приглядные средства.

Марию Медичи в Блуа лишили практически всего. Если вдруг оказывалась вакантной какая-либо должность, ей не позволяли искать замену среди близких людей. Вместо дю Плесси, например, к ней приставили некоего господина де Руасси. В своих «Мемуарах» кардинал де Ришельё потом писал, что «это было сделано против ее воли, дабы он шпионил за всеми ее делами» 156. Будто бы он сам не занимался тем же…

Господин де Руасси отмечал всех, кто входил к королеве-матери. Никто не мог побеседовать с ней без оповещения о теме беседы. Руасси приставлял к Марии ненавистных ей слуг, которые охотно свидетельствовали против нее. Естественно, все это делалось под прикрытием магической формулы: «Такова воля короля».

Королева-мать пыталась жаловаться сыну, но ей каждый раз отвечали, что король ничего объяснять не намерен. Что ж, короли действительно не обязаны разъяснять подданным свои решения. В этом, собственно, и заключается их величие…

Что касается Армана Жана дю Плесси, то он пробыл в Люсоне до 7 апреля 1618 года, а потом получил приказ, инспирированный герцогом де Люинем, никогда не верившим в благие намерения епископа, выехать в ссылку в Авиньон, который тогда еще не входил в состав Франции, а был под властью папы Римского. А вот сам Рим, как вариант места ссылки, был отвергнут по причине того, что предоставлял слишком большой простор для возможных интриг.

В результате будущий кардинал покинул Люсон и потратил почти месяц на то, чтобы пересечь Францию с запада на восток. От Люсона до Авиньона по прямой – пятьсот пятьдесят километров. Преодолеть их за месяц – это надо было «постараться». Впрочем, недаром древние говорили: «Торопись медленно». Папская курия, с которой это перемещение даже не обсуждалось, явно была недовольна тем, что светская власть удалила епископа из его епархии, но в то же время опасалась быть втянутой во внутрифранцузские политические раздоры.

Итак, Мария Медичи оставалась в Блуа, а Арман Жан дю Плесси оказался в Авиньоне.

Биограф кардинала де Ришельё Энтони Леви пишет:

«В начале 1619 года карьера дю Плесси достигла своей низшей точки, пусть даже его опала, как и у королевы-матери, была относительно мягкой. Ему было тридцать четыре года. Двор пренебрежительно называл его Люсоном и считал не более чем провинциальным епископом. Он был полезен несколько недель, в течение которых помогал королеве-матери обустроиться в изгнании, но эта деятельность, равно как и близость к Кончини, также делала его вызывающей подозрения, предположительно инакомыслящей и потенциально опасной фигурой для герцога де Люиня, который систематически унижал Марию Медичи. Хотя опасность, которую дю Плесси представлял для королевского фаворита, казалась не столь значительной и уравновешивалась возможностью того, что он мог принести пользу в любых переговорах с Марией Медичи, все-таки де Люинь предпочел отправить его в Авиньон и забыть о нем.

Мы можем лишь приблизительно представить, каково было душевное состояние дю Плесси в то время. В Люсоне он целиком посвятил себя роли епископа-реформатора, церковного писателя и католического полемиста. Даже после своего фиаско, закончившегося отъездом в Авиньон, он мог вполне обоснованно надеяться на выдающуюся карьеру церковного деятеля. Однако опала была вполне реальной, а регулярные отказы, которые он получал в ответ на свои просьбы о возвращении, – угнетающими. В конце концов он уже успел вкусить чувство глубокого удовлетворения, которое ему доставило пребывание в Совете, а опыт подсказывал ему, что его практические навыки как в политике, так и в дипломатии были гораздо более высокого уровня, нежели те, которые он проявлял, когда на первых порах навязывал свои услуги только что овдовевшей регентше. С другой стороны, он должен был понимать, что изгнание, которому вряд ли суждено было продлиться вечно, все-таки оставляет ему некоторую свободу выбора.

У него не конфисковали имущества, и худшее, чего мог ожидать дю Плесси, – это оставаться не у дел до тех пор, пока не рассеется недоверие де Люиня, а это, несомненно, должно было произойти – после того как со временем королева-мать и ее сын примирятся друг с другом. Даже если бы де Люинь стал противиться возвращению дю Плесси в обозримом будущем, папа не мог бесконечно терпеть изгнание епископа, мешавшее ему выполнять свой пастырский долг, особенно учитывая заметную роль, которую дю Плесси, пусть и недолго, играл в делах своей страны» 157.

Между тем Людовик XIII в действительности не имел ни ума, ни подлинного желания для того, чтобы самому заниматься государственными делами.

Франсуа де Ларошфуко в своих «Мемуарах» характеризует его так:

«Король Людовик XIII отличался слабым здоровьем, к тому же преждевременно подорванным чрезмерным увлечением охотой. Недомогания, которыми он страдал, усиливали в нем мрачное состояние духа и недостатки его характера: он был хмур, недоверчив, нелюдим; он и хотел, чтобы им руководили, и в то же время с трудом переносил это. У него был мелочный ум, направленный исключительно на копание в пустяках, а его познания в военном деле приличествовали скорее простому офицеру, чем королю» 15в.