Борис Тененбаум - Великий Наполеон

Царь горячо возражал. Все-таки не напрасно бушевала в Европе Великая Французская Революция – в своем желании «… восстановить разделенную Польшу …» неограниченный повелитель военной Империи ссылался на «… право народов …» и чуть ли не на «Общественный Договор» Руссо.

В конечном смысле идея его сводилась к «… воссозданию из кусков, поглощенных соседями, нового, объединенного польского королевства …», построенного на самых прогрессивных принципах и началах с ним самим в качестве короля. Как мы знаем, мысль сама по себе принадлежала князю Адаму Чарторыйскому, горячему польскому патриоту, человеку из близкого окружения Александра, и была им вполне усвоена. И если князя Адама в основном привлекало восстановление «… королевства Польши …», то российским государем в основном двигало желание это самое королевство заполучить.

Кэстльри, однако, довел до сведения российского суверена, что вот именно это, последнее обстоятельство и «… внушает ему тревогу, ибо чрезмерно усиливает мощь одной державы [России] в ущерб прочим, и тем нарушает европейское равновесие …».

На что царь ответил, что никакое « …европейское равновесие не может быть нарушено тем, что делается от чистого сердца. ..».

Пожалуй, от такого рода заявлений и пошли на Западе разговоры о загадочной русской душе – в деловых отношениях там принято все-таки думать в рамках весьма легалистической традиции, а использование декларации о «… чистоте своих намерений …» в юридическом документе рассматривается разве что как украшение.

Однако британцы не остались в долгу, и лорд Кэстльри предположил, что неслыханные свободы, предполагаемые в русской Польше, «… могут вызвать революционные потрясения в тех польских областях, которые останутся под управлением Пруссии и Австрии …».

Это был странный довод в устах представителя державы, гордившейся тем, что она самая свободная страна Европы, но полностью отвечал российским представлениям о «… коварном Альбионе. ..».

После пары недель бесплодных дискуссий 13 октября царь выдвинул еще один аргумент – его польская корона никак не повредит европейскому равновесию, потому что он «… не оставит свои войска в Польше, а уведет их за Неман. ..».

Кэстльри вполне логично ответил, что «… равновесие зависит скорее от наличия воинских сил, и уже только потом от их расположения. ..», и если государь России, он же – конституционный король Польши, – решит в будущем, что держать войска следует не за Неманом, а на Висле, то никто помешать ему в этом не сможет.

Он добавил также, что «… этот факт кажется ему более существенным, чем добрая воля, проявленная государем России в настоящий данный момент …»

Русских его аргументы не тронули. По сообщениям в британское посольство, некий русский генерал вообще выражал недоумение: «… Зачем, собственно, нужны переговоры, когда у нас 600 тысяч войска? »

Царь, конечно, понимал дело получше своего генерала. Англию уже – мягко и с множеством оговорок – поддержал Меттерних. Расценить такого рода «коалицию» слишком легко было бы опрометчиво. Аргументы «… мое по праву завоевания …» следовало чем-то подкрепить. Например, привлечением союзника, направленного против Англии. Его следовало сыскать.

В общем, русской делегации надо было хорошо подумать.

Среднему российскому генералу действительно могло показаться, что против «арифметического довода», с замечательной точностью сформулированного Наполеоном: « Бог на стороне больших батальонов» , никаких возражений привести просто нельзя.

Однако у государя в советниках были разные генералы. Не только средние, но и получше. Они знали, что армию надо вооружать, одевать и кормить. Вооружение же и обмундирование русской армии в очень большой мере изготовлялось в Англии – и оплачивалось английскими же субсидиями. Скажем, 160 тысяч ружей, заказанных при подготовке к кампании 1813 года, пришли именно из этого источника.

Все шесть коалиций, бившихся с Францией все эти долгие годы, с 1794-го и до 1814 года, держались на английских деньгах, на английских арсеналах и на английской дипломатии. А что, если англичане сколотят новую коалицию, на этот раз против России?

Адмирал Чичагов, хоть и впавший к тому времени в немилость из-за его неудачи на Березине, утверждал в написанном однажды меморандуме к царю, что англичане охотно помогают своим союзникам золотом, а не войсками, потому что деньги для них – возобновляемый ресурс.

Их индустрия, кредит, торговля позволяют им компенсировать даже огромные расходы.

Известно было также, что морское могущество Англии – не абстракция.

Великая Армия Наполеона могла пересекать Европу с 6 сотнями пушек, делая по 20 миль в день, – чего британский флот делать не мог. Однако британский флот мог ходить вокруг Европы, делая по 40 миль в день, и мог наносить удары по побережью. Силою 2000 пушек, в любом месте по своему произволу. Например, в Прибалтике, у Петербурга…

Теперь, после достижения победы коалиции над Наполеоном, с таким «союзником» ухо следовало держать востро.

Помимо военных и морских советников, призывавших к осторожности, у царя были советники и статские. Одним из них был Карл Васильевич Нессельроде, который успел очень и очень проявить себя на поприще тайной дипломатии – со времен Эрфурта именно через него шли все тайные контакты царя с Талейраном. K 1814 году он – молодой, 34-летний – был государственным секретарем, как бы вторым министром иностранных дел. Нессельроде еще и укрепил свое положение, женившись на дочери министра финансов, Гурьева.

Так вот, став теперь матримониальным путем как бы специалистом и по финансам, именно он и обратил внимание своего суверена на то обстоятельство, что новые австрийские банкноты, выпущенные после государственного банкротства 1811 года, уже потеряли 80 процентов своей номинальной стоимости, но тем не менее с помощью английских кредитов вполне могут поправиться.

A поскольку численность войск напрямую зависит от финансов, вражда с Англией могла повлиять на численность австрийской армии в сторону ее увеличения. А как она могла отразиться на курсе русского рубля в сторону уменьшения – об этом не хотелось и думать.

Ко всем соображениям такого рода прибавилось и еще одно: князь Талейран, представитель короля Франции, Людовика XVIII, приглашенный для того, чтобы «… быть ознакомленным …» с мнением «Большой четверки», холодно заметил, что он не признает выражения, которым она себя обозначила, – «союзники». Союз был направлен против тирана – Наполеона, которого больше нет, он отрекся от престола. А на престоле находится законный государь Франции, король Людовик, полностью поддерживающий идеи законных государей, собравшихся здесь, в Вене.