Борис Тененбаум - Великий Наполеон

Сдаться он отказался, хотя в случае боя ситуация его была безнадежной – у англичан было вдвое больше кораблей и пушек, и к тому же в их руках уже были форты Лиссабона, со всей их артиллерией. Однако и у него был козырь – то самое нежелание создавать прецедент реальной войны между Англией и Россией, которое владело им, было вполне близко и чувствам его английских оппонентов. Топить русскую эскадру они вовсе не рвались. В итоге было выработано соглашение: Сенявин под английским эскортом уходил в Портсмут, откуда все подчиненные ему матросы, солдаты и офицеры были вправе уехать в Россию, не возлагая на себя никаких обязательств о неучастии в дальнейших военных действиях. В теории он добился тех же условий, что и Жюно. С одной существенной разницей – по умолчанию его корабли разоружались и удерживались англичанами в Портсмуте вплоть до прояснения их отношений с Россией.

В сущности, это была мягко обставленная сдача в плен.

Сдача Лиссабона в августе 1808 года выглядела мелкой неприятностью по сравнению с Байленом – здесь, при попытке уйти из мятежной Андалузии к Мадриду, сдался в плен окруженный испанцами генерал Дюпон. Вместе с ним в плен попало 18 тысяч человек, и хотя по условиям капитуляции их должны были отпустить во Францию, испанцы нарушили подписанную ими конвенцию. Они отпустили только Дюпона и его старших офицеров – которых вместе с ним во Франции отдали под трибунал. Это произвело впечатление удара грома – в Европе только и разговоров было о таком поразительном происшествии, как капитуляция значительного по численности французского соединения. Как-никак под началом Дюпона было больше 20 тысяч человек, целый корпус. В Пруссии было просто народное ликование, папа римский выступил с открытым осуждением Наполеона, в Австрии начались разговоры о необходимости значительных вооружений «… на тот случай, если нежданно-негаданно выдастся благоприятный день …».

Король Жозеф немедленно выехал из Мадрида на север. Французам пришлось срочно снять осаду с Сарагосы, в Барселоне, наоборот, им пришлось запереться в городской цитадели. Так что когда пришли вести о неудаче Жюно и об эвакуации Лиссабона и уходе французских войск из Португалии, Наполеон решил, что надо срочно что-то делать. Мало было огромной неудачи в Андалузии, так теперь еще в дополнение ко всему у него на фланге, в Португалии, появлялась регулярная английская армия. Это было не «бурбонское войско», как собирательно назывались во Франции шаткие полки испанской или неаполитанской службы, о нет, это была превосходно обученная и хорошо снабженная армия.

К первым числам сентября 1808-го в руках французов оставались только испанская провинция Наварра и город Барселона, окруженный плотным кольцом восставших каталонцев. Там с 10-тысячным гарнизоном оборонялся генерал Дюэм, и его надо было немедленно выручать. Повезло хотя бы в том отношении, что испанцы действовали крайне несогласованно, да и англичане в Португалии сперва не двигались из-за нерешительности их командующего, заменившего отозванного в Англию Уэлсли, а потом их задержали вопросы снабжения. Во всяком случае, они застряли в Португалии на всю осень 1808 года и влияния на события в Испании не оказали.

Перед отъездом на испанский фронт Наполеон решил обеспечить себе прочное спокойствие в оккупированной им Европе. На конец сентября в Эрфурте был назначен «съезд государей», где главным гостем Наполеона должен был быть его русский союзник, император Александр Первый.

В Испании готовились к неизбежной новой схватке. Еще с июля 1808 года по всей стране распространялись монашеские воззвания, призывающие к борьбе «… с драконом, адской бестией, жидом и Дон Кихотом.. .». Эта сентенция почерпнута мной из биографического очерка «Наполеон» профессора А.С. Трачевского, изданного в Петербурге в 1900 году.

Я вполне доверяю эрудиции автора очерка и понимаю, откуда в цитируемой им формуле взялись «дракон», «адская бестия» и даже «жид» – про Наполеона ходили слухи, что он благосклонен к иудеям, – но вот чем насолил испанским монахам Дон Кихот?

Этого я не понимаю и оставляю целиком на совести профессора Трачевского.

1. Автор консультировался у людей, знающих французскую классическую литературу очень неплохо. Они, однако, не захотели фигурировать в тексте в качестве консультантов.

2. The Politics and War, by D. Kaiser, Harvard University, page 249.

3. Событие это нашло отражение в литературе – у Проспера Мериме в его сборнике «Театр Клары Гасуль» есть пьеса, которая так и называется, «Испанцы в Дании».

4. Е.В. Тарле. Собрание сочинений. Том Х. Издательство Академии наук СССР, 1959.

Встреча Александра и Наполеона 27 сентября 1808 года в Эрфурте была грандиозным зрелищем. Монархи по-братски обнялись и потом целых две недели были поистине неразлучны. Парады, балы, смотры войск и дипломатические приемы шли нескончаемой чередой. Наполеон привез с собой из Парижа театр, и когда знаменитый трагик Тальма в роли Эдипа по ходу пьесы восклицал: «… Дружба великого человека есть дар богов! …», оба императора, и Александр, и Наполеон, под аплодисменты зала встали в своей ложе и пожали друг другу руки. Интерактивное телевидение еще не было изобретено, но интерактивный театр, как мы видим, уже существовал.

Тальма, надо сказать, много чего наговорил со сцены в Эрфурте. Приведем просто несколько примеров: в роли Ореста он сказал, что « …боги правят нашими временами, но слава создается собственными деяниями… » – и понятное дело, все посмотрели на ложу Наполеона, a в роли Магомета он нашел целый кусок, который и выделил, повернувшись лицом все к той же ложе:

«… Все люди равны; не рожденье, а доблесть выделяет [достойных]. Есть смертные, любимые богами, которые достигают всего лишь собственными деяньями ».

Теология тут более чем сомнительна – вряд ли Магомет, пророк Аллаха, мог говорить о богах во множественном числе, но публика поняла все как надо и наградила Тальма бурными аплодисментами. В то время в Эрфурте говорили, что в театре был «… партер, заполненный королями. ..» – вместе с Наполеоном прибыло три дюжины германских государей, и каждый из них старался аплодировать как можно громче…

Вот с Александром было посложнее. Он, конечно, был вежлив и учтив – вот только на дружеские уговоры как-то не поддавался и вел себя сдержанно. В беседах Александра и Наполеона основным мотивом была не сердечность, а уж скорее осторожность, как на поединке двух фехтовальщиков. Приведем цитату из Е.В. Тарле, связанную с их встречей: