Сергей Нечаев - Иван Грозный. Жены и наложницы «Синей Бороды»

Опричники, желая хоть как-то порадовать мрачного царя, схватили Петра Долгорукого, брата утопленной Марии. Ни в чем не повинного княжича, как водится, подвергли жестокой пытке, добиваясь, чтобы он назвал «лиходея, погубившего царицу». Но, мужественно терпя страшные мучения, Петр Долгорукий неизменно отвечал: «Сестру Марию погубил лишь один лиходей — царь Иван Васильевич».

Верные псы государевы доложили о неслыханном упорстве княжича. Царь внимательно выслушал доклад и приказал: «Отпустить Петра Долгорукова в его вотчину. Да не поставятся ему в вину прегрешения его сестры, за кои он ответ держать не может».

Вроде бы были сказаны нормальные слова, но окружение царя было поражено ими. На самом деле, это ужасно, когда людей потрясает простая снисходительность, но уж, видно, царь так приучил всех к своим бесчеловечным выходкам, что другого от него и не ждали. А когда случайно видели иное, пугались. Один лишь Василий Умной-Колычев, новый фаворит царя, недавно сменивший погибшего Малюту Скуратова, лучше всех знавший изменчивый нрав своего грозного хозяина, не поразился, а решил поступить по-своему: отправился в темницу, где без чувств лежал полумертвый Петр Долгорукий, и собственноручно перерезал ему горло. А царю потом сообщил, что случилось непоправимое, и княжич Петр «скончался от неведомой хвори».

Убийца был совершенно уверен, что исправляет ошибки своего господина.

И он, по большому счету, не ошибся. Молитвенное настроение Ивана Грозного продолжалось недолго, и примерно через две недели после смерти Марии Долгорукой в Кремле началась совсем другая жизнь. Словно по приказу замолкли колокола, черные одежды вмиг исчезли, и бешеной лавиной понесся прежний разгул, вскоре превратившийся в откровенный разврат.

Оставшиеся в живых приспешники Ивана Грозного никогда еще не доходили до такой безнаказанной наглости, какая бурной волной захлестнула Москву в этот период. Насильственным смертям опять не стало числа, и все более-менее зажиточные люди в панике поспешили покинуть столицу или по крайней мере увезти из нее куда подальше жен и дочерей. Впрочем, удавалось это немногим, и число жертв кровавых расправ совсем обезумевшего царя росло день ото дня, час от часа.

Любая осмысленная государственная деятельность в царском дворце прекратилась. Все дела по своему усмотрению вершили дьяки и думские бояре. Царь же, измученный ночными попойками, вставал поздно, иногда уже после обеда. Его лицо стало совсем зеленым, и создавалось впечатление, будто он только что вышел из могилы. А его раздражительность достигла просто каких-то невероятных масштабов. Достаточно было одного неверного слова, чтобы привести государя в состояние неописуемой ярости, граничившее с полной невменяемостью.

Радость Ивану Васильевичу доставляло лишь одно: едва поднявшись с постели, он каждый раз требовал к себе «омывальщиц». Так именовались выбранные им самим красивые молодые женщины, в обязанности которых входило обмывание дряблого царского тела теплой водой и обтирание его ароматическими маслами. Иногда царь принимал эту процедуру лежа, и тогда создавалось полное впечатление печального обряда обмывания покойника.

Заканчивая печальную историю Марии Долгорукой, хотелось бы привести еще одно мнение, которое входит в явное противоречие со всеми остальными. Оно ничем не подтверждено, но интересно хотя бы тем, что наглядно показывает: в истории властвует не факт, а интерпретатор факта, а для простого читателя многочисленные интерпретаторы отличаются лишь степенью красивости и наукообразности изложения.

А. А. Бушков пишет: «Наиболее добросовестные мемуаристы […] не желавшие плодить фантазий и сами в них путавшиеся, писали обтекаемо: “Жен у царя было много”.

Другие… Другие, не унимаясь, выдумали то ли жену, то ли любовницу Грозного Марию Долгорукую — и сочинили сцену, опять-таки достойную Голливуда.

Якобы Грозный после первой ночи с новой пассией, обнаружив, что досталась она ему уже не девственницей, рассвирепел несказанно. Велел связать несчастную, положил ее в повозку, хлестнул лошадей, и “бедная Маша” утонула в реке. Некоторые, правда, уточняют — не в реке, а в озере. А Горсей, без которого и тут не обошлось, присочинил еще более жуткие подробности: оказывается, утопили бедняжку Марию в том самом озере в Александровской слободе, куда обычно Грозный и велел сваливать замученных жертв, — а потом вместе с опричниками лакомился жирной рыбкой, отъевшейся мертвечиной. Бумага, она, знаете ли, все стерпит.

Разумеется, никакой Марии Долгорукой, как и ее ужасной кончины, в реальности не существовало. Это не более чем ходячая легенда, в разных вариантах которой, кроме “Марии Долгорукой”, фигурирует еще с полдюжины разных имен».

Итак, Марии Долгорукой не стало в ноябре 1573 года, но Иван Грозный не оставил мысли о новом браке и продолжил подыскивать себе невесту. В конечном итоге, он выбрал Наталью Коростову. Выбрал? Историк Ю. Ф. Козлов называет это иначе: «Следующей добычей государя стала Наталья Коростова».

Однако история на том не закончилась, так как царь вдруг встретил неожиданное препятствие: дядя Натальи, новгородский архиепископ Леонид, приехал в Москву и «осмелился пойти против желания Ивана Грозного», заявив царю, что скорее сам убьет свою племянницу, чем отдаст ее на поругание.

Леонид был архиепископом Новгородским и Псковским, последним главой Новгородской епархии в сане архиепископа. О его биографии сведений практически не сохранилось. Известно лишь, что 15 ноября 1567 года он был назначен архимандритом новгородского Юрьева монастыря, а в 1568 году переведен в Чудов монастырь в Москве.

После разорения Иваном Грозным Новгорода и смерти архиепископа Пимена 4 декабря 1571 года Леонид стал епископом Новгородским с возведением в сан архиепископа.

Поначалу Леонид поддерживал тесную дружбу с опричниной и пользовался доверием Ивана Грозного. В 1572 году, например, он председательствовал в Москве на Соборе, избиравшем митрополита Полоцкого.

Но вот теперь архиепископ позволил себе смелые слова, направленные против воли царя. Более того, произнес эти слова открыто, на приеме, и их слышали слишком многие. Все ждали, что Иван Грозный впадет в ярость, но, к всеобщему изумлению, царь сохранил спокойствие и даже обласкал Леонида.

А в тот же день на дворцовой площадке состоялась «оригинальная потеха». С заднего крыльца дворца опричники вынесли какой-то тюк, зашитый в медвежью шкуру, и бросили посреди площадки. Затем царские псари привели около десятка огромных злых собак и натравили их на воняющий медвежатиной тюк. Естественно, псы в несколько мгновений разорвали шкуру, а потом и зашитого в нее человека…