Валерий Соловей - Кровь и почва русской истории

Однако это чувство исторического оптимизма выглядело хоть в какой-то мере реалистичным, пока в империи существовало русское демографическое большинство, потенциально способное растворить в своем национальном теле иноэтничные примеси. На исходе XIX в. изменилась не только демографическая ситуация. Стало понятно, что ряд нерусских народов (например, поляки, финны, грузины, армяне, татары), обладавших развитой национальной идентичностью и влиятельными элитами, не испытывал желания добровольно влиться в русское море.

В то же время национализм нерусских народов не представлял сколько-нибудь серьезного вызова стабильности режима и целостности империи. В этом смысле весьма характерна политическая ориентация депутатов, избранных в IV Государственную Думу (1912 г.) от национальных окраин империи – Прибалтики, Украины, Белоруссии и Молдавии. Из 164 думцев от этих регионов свыше 150 человек (то есть более 90 %) были безусловными сторонниками «единой и неделимой» России[133].

Что уж говорить о политиках, подвизавшихся в «материковой» части империи! Вне зависимости от взглядов, государственное единство страны составляло для них sine qua non ; различия касались лишь степени, возможности и самой целесообразности политической автономии тех или иных регионов в рамках единого государства[134]. Так что имперской власти не было смысла оказывать давление на национальные окраины с целью их обрусения. Ведь результат мог оказаться прямо противоположным, и администрация благоразумно придерживалась правила не будить лиха, пока оно тихо. Пресловутая «русификация» никогда не носила последовательного и долговременного характера (за исключением украинского случая), более того, она зачастую сдерживалась или манкировалась местными администраторами как контрпродуктивная.

Но и противоположная ассимиляции политика – расширение политических и культурных прав входивших в империю народов с перспективой создания имперской федерации по образцу Австро-Венгрии – выглядела в отечественных условиях еще более невероятной. Даже намек на подобную идею вызывал у имперского правительства и отечественных интеллектуалов кошмарные исторические реминисценции с феодальной раздробленностью накануне монгольского вторжения.

В итоге имперская политика отдавала приоритет сохранению статус-кво перед любыми радикальными изменениями, включая переформатирование империи в пользу русских. Это была естественная, но в долгосрочной перспективе проигрышная линия.

Впрочем, альтернативы выглядели не лучше. Теоретически их было две: трансформация империи в национальное государство ( nation - state ) и формирование российской политической (гражданской) нации по образцу западноевропейских стран; превращение континентальной империи в колониальную с приданием русским статуса правящего народа.

По мнению ряда исследователей, в Российской империи шел процесс постепенного складывания политической (гражданской) нации. Модернизация политического и экономического строя империи подводила под имперское подданство новые ценностно-культурные, политические и идеологические основания, формируя новый тип общности в пространстве империи.

Хотя вряд ли империя сознательно двигалась в этом направлении. Возникновение элементов гражданской нации было не замыслом имперской администрации, а побочным и спонтанным результатом политики обеспечения традиционных имперских приоритетов: стабильности, целостности, статуса великой державы. Модернизация, включая политическую, была средством достижения этих целей в новых исторических условиях, а также ответом на вызовы эпохи. В этом смысле элементы гражданского общества и политической нации в России вырастали подобно траве, а не намеренно конструировались.

Можно ли сказать, рассуждая в жанре альтернативной истории, что если бы не «изверги-большевики», то модернизация империи, ее переход на либеральные рельсы привели к формированию гражданской нации «россиян»? Уверен, в любом случае это движение натолкнулось бы на непреодолимое препятствие. Какое?

Прежде всего, надо указать, что популярная дихотомия «гражданских» и «этнических» наций ошибочна с оценочной и аналитической точек зрения, представляя собой культурно-идеологический миф[135]. Как свидетельствует мировая история, не существует гражданских наций без этнических ядер, гражданского национализма – без этнической основы; гражданские нации современной Европы создавались посредством жесточайшей ассимиляции.

Надо отдать должное российским либералам начала XX в., которые прекрасно ощущали связь между этническим и гражданским измерением и вовсе не собирались растворить русскость в политическом сообществе «россиян». Ровно наоборот: они видели это сообщество окрашенным в русские цвета и при ведущей роли русского народа. Для подавляющего большинства отечественного образованного слоя Российская империя была русским национальным государством, надо было лишь преобразовать эту империю на либеральный и демократический лад. Один из мэтров русского либерализма, Петр Струве, активно проповедовал идею «Великой России», которую он понимал именно как «национальное русское государство».

Даже Польшу и Финляндию либералы не собирались выпускать из объятий будущей российской демократии – территориальное единство оставалось для них священным принципом. Это наглядно продемонстрировал недолгий век Временного правительства. Распространив гражданские права на всех бывших подданных упраздненной империи – чего до России не делала ни одна империя, провозгласив бывшую империю демократической республикой, Временное правительство в то же время придерживалось линии на «единую и нераздельную Россию». Хотя предполагалось предоставить самостоятельность Финляндии, но в составе «государства Российского»; речь также шла о введении областной автономии[136].

Для оформления имперской России в качестве национального государства требовались не только юридическое равноправие и демократические институты, но и культурная гомогенизация на манер французской, осуществлявшейся весьма жесткими методами. Между тем масштабная русификация была неосуществима в любом социополитическом контексте – не важно, традиционном имперском или демократическом – ввиду снижающегося удельного веса русских в общей численности населения империи и неизбежного сопротивления ассимиляции со стороны ряда этнических групп, в особенности имевших государственные притязания. Напомню, что царизму так и не удалось ассимилировать даже очень близких русским украинцев.

С великолепным безразличием к этой – критически важной - стороне дела либералы настаивали на дальнейшем расширении границ России, что обрекало ее на еще б о льшую расовую и этническую чересполосицу, на дальнейшее уменьшение доли русского народа, который сами же либералы считали руководящим национальным ядром. Наибольшими империалистами среди русских националистов досоветской эпохи были именно либералы. Подобно своим западным единомышленникам они исходили из презумпции цивилизаторской роли империи, несущей прогресс и знания входившим в сферу ее влияния народам.