Валерий Соловей - Кровь и почва русской истории

Именно на рубеже 60-70-х годов XX в. ряд русских националистических интеллектуалов впервые пришел к выводу, что сохранение Советского Союза представляет кардинальную угрозу существованию русского народа ввиду противохода демографической динамики восточных славян и среднеазиатских и кавказских народов. Появление – впервые в отечественной истории – антиимперского русского национализма было важно не столько как политическое явление, - ввиду преследований и обескураживающего радикализма цели его влияние на общественное мнение не было значительным, - сколько как явный признак неблагополучия русского этнического тела. Если формирование имперского этнического национализма в лице «черной сотни» начала XX в. сигнализировало о пределе русской силы, то рождение антиимперского русского национализма свидетельствовало о далеко зашедшей болезни. Он растабуировал идею добровольного «сброса» части имперского наследства, начав психологически подготавливать русских к приятию дотоле для них невообразимого. Воздействуя на глубокие, нерефлектируемые пласты русской ментальности он имел психологическую и культурную, а не политическую функцию.

Своей глубинной эмоцией русские заражали другие народы Советского Союза: «В этом движении в Россию русские не остались одинокими, увлекая своими потоками и население других, некоренных для тех или иных регионов национальностей»[205]. Уходя в свой номинальный «национальный дом», сворачивая присутствие в советском пространстве и, тем самым, подсознательно отказываясь от ответственности за него, русские подавали отчетливый сигнал близящегося исторического финала великой страны – России/Советского Союза.

Напомню, что демографическому фактору отводится очень важное место в создании и падении империй Нового времени. В конечном счете, Советский Союз обрушился из-за беспрецедентного биологического ущерба, который русскому народу причинило коммунистическое правление. В ходе «социалистического строительства» были растрачены казавшиеся безмерными русские жизненные силы, выхолощен мощный русский мессианизм, атрофировалась русская союзно-имперская идентичность. В этом смысле можно уверенно говорить об исторической обреченности Советского Союза : он был обречен потому, что иссякли силы народа, служившего стержнем континентальной политии. При других обстоятельствах государственная оболочка – Советский Союз - могла прекратить свое существование позже и иным образом. Но прекратила бы неизбежно, ибо русских поразило глубинное, экзистенциальное нежелание жертвовать собой ради созданного ими же государства.

В этом легко убедиться, рассмотрев логику падения сверхдержавы. Все известные западные прогнозы развития стратегической ситуации в СССР предрекали, что к началу III тысячелетия «этническому доминированию русских» в советском империи будет брошен вызов с Юга – со стороны бурно растущих народов Средней Азии и Кавказа. Можно полагать, что западная схема о русских «хранителях империи», противостоящих потенциальному бунту этнической периферии, втайне разделялась и Кремлем.

Между тем скоротечная и бесславная гибель «могучего и ужасного» Советского Союза, исчезнувшего в одночасье, без борьбы и сопротивления служит убедительным доказательством, что СССР не был «руссоцентричной империей». В противном случае имперский народ не преминул бы встать на защиту своих привилегий подобно французам, вставшим за «французский Алжир». Сохрани русские волю к борьбе, они, подобно сербам Хорватии, Боснии и Герцеговины, могли попытаться защитить свои неотъемлемые права и интересы на советской национальной периферии – в Прибалтике, Казахстане и Средней Азии. И уж точно русский народ не стал бы главной движущей силой процесса «выхода» из коммунизма, отождествляй он сущностные интересы самое себя и советского строя.

Когда на кону оказалась судьба страны и государства, союзная идентичность не выдержала проверки на прочность, оказавшись лишенной жизненного содержания пустой оболочкой. Она не обладала мобилизующей силой, то есть она не могла подвигнуть русских – ни общество в целом, ни укомплектованные преимущественно этническими русскими союзные элиты - к действиям по защите единства государства, которое они называли своей Родиной. (Кстати, синхронизированное действие, точнее, бездействие русских, вне зависимости от их социального статуса и интересов, в ситуации кардинальной угрозы советской стране подтверждает гипотезу об объединяющей этническую группу имплицитной, бессознательной связи.) Молчали и бездействовали как те, кому было что терять, так и те, кому, как им казалось, терять нечего (популярный политический лозунг той эпохи: лучше ужасный конец, чем ужас без конца; впрочем, вскоре выяснилось: то, что считали концом, стало началом бесконечного ужаса). Коммунистическая элита, большинство которой на союзном уровне составляли именно этнические русские, что виделось залогом прочности советского государства, относилась к этому государству точно так же, как и ведомые ею массы русских - как к чужому. И это чувство сложилось, сформировалось заблаговременно, а не в момент перестройки, лишь проявившей его. Принципиальная слабость советского строя вызревала и накапливалась в течение длительного времени, чтобы затем в одночасье изменить не только судьбу страны, но и траекторию мирового развития.

Не гибель Советского Союза привела к разрушению союзной идентичности, а проходившее под покровом советской стабильности разрушение этой идентичности, выхолащивание ее жизненной силы послужило кардинальной предпосылкой гибели СССР. Короче говоря, разрушение союзной идентичности было не следствием, а причиной. А поскольку главным носителем, ядром союзной идентичности были русские, то капитальную причину гибели советской государственности, социалистической Родины должно искать в фундаментальной трансформации русского сознания, а не в ошибках или «предательстве» М.С.Горбачева, «геополитическом заговоре», падении цен на нефть, советских экономических проблемах и т.д.

Эти факторы имели значение не сами по себе, а лишь в том смысле, что проявили, актуализировали, ускорили остававшиеся дотоле под спудом ментальные процессы. Перефразируя незабвенного героя Михаила Булгакова, революции начинаются в головах, а не вытекают непосредственно из социополитического и экономического контекстов. Кризисная ситуация и политическая активность связаны не жесткими детерминистскими связями, а множеством опосредований, где решающее значение имеет происходящее в этническом бессознательном. Как и в трагическом финале «старой» империи, русские, считавшиеся залогом ее устойчивости, оказались первопричиной ее гибели. В первом случае они погубили ее своими действиями, во втором – бездействием.