Валерий Соловей - Кровь и почва русской истории

Третий постулат. Народ реализует свое этническое тождество в истории спонтанно, стихийно, естественноисторическим образом. Хотя у истории нет трансцендентного смысла и конечной цели (она не есть движение к лучшему или к упадку), за внешним хаосом событий и констелляциями обстоятельств можно обнаружить сквозную логику истории, представляющую реализацию, развертывание этнического качества народа. Метафора растения описывает историю лучше и точнее метафоры здания, но и та, и другая остаются лишь приближениями к пониманию ее хода.

Но прежде чем реализовать предложенный теоретический подход, надо дать ответ на сакраментальный вопрос: что такое «русскость», что значит быть русским, что составляет глубинное русское тождество. В теоретическом отношении это вопрос о том, как вообще определять этническую специфику.

Тоже мне, «бином Ньютона», скажет кто-то! Науке давно известно, что этничность/этнос описывается/определяется через комбинацию исторически сформировавшихся неэтнических признаков/элементов: культуру, язык, религию, психический склад (национальный характер), самосознание, к которым иногда добавляют территорию и экономику. Поэтому чего проще: примени эти критерии к русским и получишь если не определение, то эмпирическое описание русскости.

Однако именно на русском примере я продемонстрирую теоретическую беспомощность классических теорий и «самоочевидных» определений этноса/этничности.

С места в карьер утверждаю, что привычные отечественному дискурсу идеи о православии, соборности (общинности, коллективизме), «всемирной отзывчивости» русского человека, русскости как «имени прилагательном», всемирном значении русского языка и культуры не только не позволяют определить русскость, но и откровенно мистифицируют вопрос.

Начну с православия, которое традиционно считается глубинным основанием русской культуры и атрибутом (то есть, в философском смысле, неотъемлемым признаком) русскости. Или, по максиме Ф.М.Достоевского, «русский человек не может не быть православным».

Тогда вопрос: можно ли считать современных русских православными? Конечно, нет! Для большинства людей, называющих себя православными, конфессиональная принадлежность не более чем опознавательный знак, за которым не стоит никакого реального содержания. Это типичный симулякр в терминологии Бодрийяра. Как точно подметил один социолог, верующие в России отличаются не тем, в какие храмы они ходят, а тем, в какие храмы они не ходят.

Лишь горькую усмешку способен вызвать приторный оптимизм насчет «воцерковления». В стране, где сотни тысяч бездомных детей скитаются по стране, а старики роются в помойках, Христа распинают каждый день – при нашем участии или нашем непротивлении. Где хотя бы одна из тех превосходных черт – отзывчивость, «милость к павшим», «нищелюбие», которые мы так охотно приписываем русским, но не обнаруживаем в других народах? Увы, сегодняшняя Россия - одно из наиболее постхристианских, социально жестоких и индивидуализированных обществ современного мира.

Это не морализаторская инвектива, а результат многочисленных масштабных и глубоких исследований ценностного и культурного профиля современных русских[17]. Русские ценности нестяжательства, спасения, общинности, христианской доброты и смирения, которые мы привыкли противопоставлять западным ценностям потребления и эгоизма, для подавляющего большинства русских существуют исключительно как «парадные». Этот социологический термин обозначает набор знаков и символов, которые мы приписываем себе и хотим, чтобы нас воспринимали такими, хотя на самом деле руководствуемся совершенно иными принципами – материализмом, прагматизмом и индивидуализмом. Проще говоря, это различие между «быть» и «казаться».

Так вот, в плане актуального бытия русские б о льшие «западники», чем люди Запада. В той же «безбожной» Америке масштабы филантропии сопоставимы с военным бюджетом, а местные сообщества ( local communities ), особенно в глубинке США, ближе к христианскому идеалу, чем в богоспасаемой России.

Но, возможно, «святую Русь» сбили с истинного пути, развратили «безбожные коммуняки»? Но так они ведь тоже не с Луны прилетели или из алхимической реторты появились, а родились и выросли в России. Да и вообще пожар вспыхнет лишь там, где сухой лес. Будь русская душа «христианкой», никогда не случился бы страшный погром православной монархии и церкви в первой трети XX в., которому исконно русские православные люди (а не какие-нибудь инородцы!) предавались, говоря языком милицейских протоколов, «с особым цинизмом» и в «особо крупных размерах». Так легко оставить бога и церковь в 1917 г. могло лишь общество, которому давно уже не было никакого дела до спасения души и которое не доверило бы попам и медный грош. Надо честно признать очевидное и неоспоримое: массовый воинствующий атеизм и богоборчество советской эпохи не были привнесены извне, не были исключительным порождением советского времени, а выросли из предшествовавшей русской жизни, были подготовлены всем ходом нашей истории.

В сущности, что представляла собой христианская вера русского народа, так называемое «народное православие»? Несмотря на многочисленные интерпретационные нюансы, современная наука сходится в его определении как христианско-языческого синкретизма. Несколько огрубляя, христианство составляло тонкую ментальную амальгаму на мощном и преобладающем языческом пласте народной психологии. Трудно сказать, насколько успешной могла оказаться постепенная взаимная адаптация христианства и языческого базиса, и к каким результатам она бы привела - история не оставила возможности для проверки этого предположения.

Форсированная и насильственная христианизация языческого общества, беспрецедентно жестокие государственно-церковные гонения на самую стойкую и энергичную часть православного народа – старообрядцев, преследование многочисленных сектантов, превращение православной церкви из отдохновения униженных и оскорбленных в департамент государственной машины – какие чувства могло вызывать подобное многовековое насилие над душой? В глазах народа церковь выглядела государственным институтом и «приводным ремнем» правящего класса, на нее распространялась коллективная вина, вменяемая имперскому государству и элите.

Как только появилась возможность, христианский флер был сброшен легко и даже не без ухарства[18]. Насилие против народа, за которое отвечала, в том числе, православная церковь, бумерангом вернулось обратно. Любопытно, что в устроенном русскими массовом погроме православия проглядывают очевидные языческие черты. В исторической ретроспективе это выглядит отсроченной местью со стороны языческой Руси.