Ирина Карацуба - Выбирая свою историю. «Развилки» на пути России: от рюриковичей до олигархов

Третьеиюньская избирательная система позволяла создать в Думе два большинства. Первое, охранительно-монархическое большинство, необходимое для проведения репрессивных мер, образовывалось при солидарном голосовании октябристов и правых. Для чего А. И. Гучков при помощи Столыпина «произвел раскол в правом секторе Думы, выделив из нее более умеренные элементы, которые могли бы оказать поддержку столыпинскому министерству». На сторону Столыпина стали «умеренно-правые» и «националисты», в отличие от «крайне правых», во главе с Н. Е. Марковым и В. М. Пуришкевичем, лидерами черносотенного «Союза русского народа».

Второе, либерально-реформаторское большинство возникало при блокировании октябристов с кадетами, которые на своем пятом съезде в октябре 1907 г. смиренно постановили, что идут в Думу для «органической работы» в качестве «ответственной оппозиции».

Премьер, имея два большинства на все случаи жизни, получил полную свободу рук для проведения собственного курса. III Государственная дума стала послушным орудием в руках Столыпина — и проработала весь положенный по закону срок (1907–1912). Политическая стабильность была достигнута. Но и цена ее оказалась велика.

Дума первых двух созывов — бестолковая, истеричная, подчас хамоватая — вызывала отвращение не только у правых. Сергей Булгаков, принадлежавший к левому крылу второй Думы, с глубоким презрением писал о ее «нелепости, невежественности, никчемности, о том, что она в своем убожестве даже не в состоянии была заметить, что сама она не была пригодна ни для какого дела и утопала в бесконечной болтовне». Но — как ни прискорбно это сознавать — эта «говорильня» вполне выражала «чаяния» страны.

В праве III Думы говорить от лица нации сомневался даже ее председатель (с 1911) Михаил Родзянко. Столыпинский курс законодательно оформляло грубо фальсифицированное народное представительство. Действия правительства оказывались таким образом вполне законными, но не легитимными, то есть правительство действовало в рамках законов, но сами эти законы не признавались страной справедливыми.

Столыпина «закономерность» действий правительства мало заботила. Он твердо вел линию, которую считал единственно верной. Важнейшие социально-экономические меры премьер в случае замедления и противодействия своим планам ничтоже сумняшеся проводил в обход законодательных учреждений, широко пользуясь 87 статьей Основных законов, позволявшей принимать законодательные акты высочайшими указами в промежутках между сессиями законодательных палат. И даже специально устраивал для этой цели палатам внеурочные «каникулы».

Оправданием «чрезвычайщины» служили Столыпину ссылки на происки революционных экстремистов. «Государство обязано, — убеждал премьер Думу, выступая по вопросу об отмене закона о военно-полевых судах, — когда оно находится в опасности, принимать самые строгие, самые исключительные законы для того, чтобы оградить себя от распада… Когда дом горит, господа, вы вламываетесь в чужие квартиры, ломаете двери, ломаете окна». Это «состояние необходимой обороны», по мысли Столыпина, требует не только применения широких репрессий, но и подчинения государства «одной воле, произволу одного человека».

Главной целью Столыпина было общее «умиротворение» страны, глубоко потрясенной революцией. Прочного умиротворения, однако, нельзя было достигнуть одними репрессиями. В записке, поданной царю в январе 1907 года, Столыпин доказывал: «Реформы во время революции необходимы, так как революцию породили в большой мере недостатки внутреннего уклада. Если заняться исключительно борьбою с революцией, то в лучшем случае устраним последствие, а не причину: залечим язву, но пораженная кровь породит новые изъязвления». В своих реформаторских намерениях Столыпин был исключительно тверд и искренен. Когда В. И. Гурко, заместитель министра внутренних дел, одним из первых приехал 12 августа 1906 г. на развалины премьерской дачи на Аптекарском острове, разнесенной бомбой террористов, причем тяжело ранена была дочь Столыпина, первая фраза, которую он услышал от премьера, была: «Это не должно изменить нашей политики; мы должны продолжать осуществлять реформы; в них спасение России».

Главной язвой было несовершенство крестьянского «уклада». За его исправление Столыпин и принялся со всей прямолинейностью и ревностью неофита. Специальных теоретических познаний и глубокого практического знакомства с аграрным вопросом у него не было. Дочь реформатора М. П. Бок простодушно отметила в своих воспоминаниях, что отец «очень любил сельское хозяйство, и когда бывал в Колноберже, весь уходил в заботы о посевах, покосах, посадках в лесу и работу в фруктовых садах». Этого «дачного» опыта было, разумеется, маловато. В 1902 г. Столыпин участвовал в трудах виттевского Особого совещания о нуждах сельскохозяйственной промышленности, и там усвоил мнение, что для решения всех проблем достаточно уничтожить общинную чересполосицу и расселить крестьян по хуторам. Однако ясного представления о сложности дела и плана реформ к моменту своего назначения на пост министра внутренних дел бойкий провинциал не имел и позаимствовал разработки своего «товарища» (так официально называлась тогда должность заместителя министра) — Владимира Гурко, занимавшегося подготовкой земельной реформы еще при Плеве.

Существо аграрной реформы, за которой закрепилось название «столыпинской», состояло в форсированном разрушении крестьянской поземельной общины и проведении «землеустройства» для ускоренного формирования класса «крепких» крестьян-собственников. Крепкий хозяин, решивший «аграрный вопрос» за счет односельчан, должен был — по замыслу премьера — иметь право голоса в местном самоуправлении и возможность вывести в люди детей (чему должно было служить введение всеобщего начального образования); для менее удачливых предусматривалось переселение в Сибирь и на другие окраины с наделением землей за счет аборигенов. Расширению частной крестьянской земельной собственности должно было способствовать предоставление крестьянам льготного кредита через Крестьянский поземельный банк.

Первым шагом на этом пути стало уравнение крестьян с другими сословиями в гражданских правах. Указом 5 октября 1906 г. крестьянам предоставлялось право свободного получения паспортов и выбора места жительства, отменялись телесные наказания по приговору волостных крестьянских судов.

9 ноября 1906 г. был опубликован указ «О дополнении некоторых постановлений действующего закона, касающихся крестьянского землевладения и землепользования». Пустое канцелярское название маскировало важнейший государственный акт, открывавший крестьянам выход из общины с «укреплением» надельной земли в личную собственность.