Андрей Буровский - «Отречемся от старого мира!» Самоубийство Европы и России

Ныне предстоит уже не заступаться только за несправедливо обиженную родственную Нам страну, но оградить честь, достоинство, целость России и положение ее среди великих держав. Мы непоколебимо верим, что на защиту Русской Земли дружно и самоотверженно встанут все верные Наши подданные.

В грозный час испытаний да будут забыты все внутренние распри. Да укрепится еще теснее единение Царя с Его народом и да отразит Россия <���…> дерзкий натиск врага.

С глубокой верой в правоту Нашего дела и смиренным упованием на Всемогущий Промысел…»

Внутренние распри не были забыты хотя бы в том смысле, что началась травля многочисленных и в массе своей совершенно лояльных русских немцев.

20 июля Николай II подписал Манифест о начале войны.

«Россия радостно встретила объявление войны, — писала „Петербургская газета“. — Массы населения повергают к стопам Государя Императора одушевляющие их чувства любви и преданности и свидетельствуют свою готовность принести жизни за спасение родины, за славу Государя и отечество».

1 августа Николай II держит речь, выйдя на балкон Зимнего дворца. Его слушает огромная толпа. После молебна о даровании победы царь обратился к людям с торжественным обещанием не кончать войны, «пока хоть одна пядь русской земли будет занята неприятелем».

Новый всплеск массового энтузиазма, крики. Стоны и плач из толпы. Студенты, стоя на коленях, поют «Боже, царя храни».

Целыми днями по городу ходили многотысячные манифестации, славившие Святую Русь и русское воинство и проклинавшие немцев и австрийцев, которых иначе, чем «швабами», никто не называл. Женская демонстрация вышла под лозунгом: «Мы тоже пойдем сражаться против немцев!»

В поисках ненавистного врага люди множили самые невероятные слухи. Говорили, что в здании немецкого посольства на Исаакиевской площади спрятаны радиопередатчики. 4 августа толпа ринулась к посольству, смела вялые кордоны полиции, и ворвалась внутрь.

До сих пор спорят о художественной ценности Прусского и Тронного залов посольства и украшавших посольство скульптур держащих коней под уздцы братьев Диоскуров. Одни считают статуи шедеврами, другие — «голыми немцами» и проявлением германской безвкусицы. К чести толпы — она не грабила. Толпа сожгла убранство залов, уничтожила произведения искусства, в том числе уникальную коллекцию севрского фарфора. Что же до скульптурной группы, то ее сбросили с крыши и долго искали внутри разбитых статуй германские «передатчики». После этого обломки статуй утопили в Мойке с криками: «Такая же смерть ждет немцев в Балтийском море!». На флагштоке посольства был поднят русский флаг.

С огромными усилиями полиция выдворила погромщиков из посольства, после чего на крыше здания, возле уцелевших статуй, был обнаружен труп чиновника — тайного секретаря МИД Германии, шестидесятилетнего Альфреда Катнера.

Больше ста активнейших погромщиков арестовали, но убийц в конце концов «не нашли».

Назавтра посол США выразил протест против такого вандализма. «Погром германского посольства — ответ на зверства немцев», — заявил министр иностранных дел Сазонов. О каких зверствах речь шла на третий день войны, мне неизвестно.

А на другой день толпа с воплями: «Долой немцев!» — разгромила «немецкий» мебельный магазин братьев Тонет, разбила витрины кафе, принадлежащего немецкому подданному Рейтеру, и магазина «Венский шик», забросала камнями редакцию немецкой газеты «St.-Petersburg Zeitung».

В Берлине и Вене творилось примерно то же самое: выступления Вильгельма II и Франца-Иосифа вызвали приступ массового энтузиазма, демонстрации, волну погромов.

Пока рядовые петербуржцы швыряют камни и бьют витрины, министерство путей сообщения решило отказаться от «нерусских слов», коими были сочтены «бухгалтер», «бухгалтерия» и т. д.

Дирекция Императорских театров сняла с репертуара всех опер Вагнера, а дирекция концертов Русского музыкального общества решила заменить все включенные в программу произведения немецких композиторов сочинениями русских авторов.

Из столицы в массовом порядке стали выселять немецких и австрийских подданных. По сообщению «Петербургского листка» от 5 августа, «вчера около ста человек наших врагов были доставлены в бронированных автомобилях под охраной… и отправлены по Северной железной дороге».

Позже было еще веселее: этнических немцев призывали в армию на общих основаниях, а членов их семей «на всякий случай» отправляли в отдаленные губернии. Мой дед, Вальтер Шмидт, был сослан под административный надзор в Карелию, а его родной брат, Курт Шмидт, воевал в составе русской императорской армии, был отравлен газами и умер от туберкулеза в 1922 г.

14 августа столичные газеты подняли вой, что «сотни обывателей» ходатайствуют о «восстановлении русского исторического названия столицы». Вообще-то историческим названием города как раз и было «Санкт-Петербург», но в приступе «патриотического» остервенения на такие «мелочи» внимания не обращают.

19 августа «Государь император 18-го сего августа высочайше повелеть соизволили именовать впредь город Петербург Петроградом». Петроградом этот город отродясь не назывался. Никакое это не историческое название.

И позже в России вспыхивали немецкие погромы. Как, например, погром 27–29 мая 1915 г. в Москве. Убили «всего» 5 человек с «нерусскими» фамилиями, еще погибли 16 участников погрома: 6 из них от выстрелов введенных в Москву войск, остальные — от драк друг с другом. Кроме того, «пострадало 475 торговых предприятий, 207 квартир и домов, 113 германских и австрийских подданных и 489 русских подданных (с иностранными или похожими на иностранные фамилиями)». Общая сумма убытков составила более пятидесяти миллионов рублей.

Уже в августе 1914 г. создаются «батальоны смерти». Их члены давали клятву умереть на фронте и нашивали на рукава специальные шевроны, чаще всего в виде молний или свастик. Были и добровольческие «батальоны смерти», и создаваемые государством. Были даже женские «батальоны смерти», вроде созданных Марией Семеновной Бочкаревой. {166} 166 Дроков С. В. Организатор Женского батальона смерти. — В ж.: Вопросы истории, 1993, № 7, сс.164–169.

Можно спорить о причинах охватившего Европу массового безумия. Я вижу в этом проявление цивилизационного тупика. Когда исчезает общепринятое понимание смысла человеческого существования, одни ищут его в собственных душах, другие — в идеологиях, третьим проще объявить, что мир обречен, и умирать вместе с ним.

Лишившись ориентиров, люди совершают совершенно безумные поступки. Взять хотя бы «борьбу» со словом «бухгалтер» или поиски передатчика в голове конной статуи.