Максим Кустов - Цена Победы в рублях

Вот только далеко не все деревни могли бы этим похвастаться. Немецких пособников, увы, и в селах, и в городах хватало. Разумеется, предателям, служившим немцам, платили. Причем зачастую в советских рублях.

Известны даже немецкие расценки на предательство: «Кто своим сообщением поможет поймать или уничтожить членов любой банды, бродяг, саботажников или пленных-беглецов, получит либо 1000 рублейвознаграждения, либо право первенства в получении продовольственных продуктов, либо право на надел его землей или увеличение его приусадебного участка», — обещали немецкие власти. [180] Кузнецов А. Бабий Яр. С. 188. Как можно заметить, в серьезных делах немцы предлагали вознаграждение, имеющее реальную ценность (рубли или продукты), а не свою оккупационную псевдовалюту. Видимо, сами сознавали ее сомнительную ценность.

Надо отметить, что особо баловать подонков, желающих заработать на ловле саботажников или беглых пленных, немцы не собирались. Пятьсот сигарет в розницу или четыре килограмма хлеба, или пять стаканов соли можно было купить на иудины деньги. Масла или сала приобрести вообще можно было ничтожное количество.

Разумеется, как и в советском тылу, цены на оккупированных территориях в различных регионах складывались свои и могли очень сильно различаться. В том числе — и цены на предательство. Например, партизан Леонид Исаакович Окунь в воспоминаниях привел цену, которую в Белоруссии немцы обещали заплатить за выдачу еврея, бежавшего из гетто, — пуд муки или корову. [181] Интернет-сайт «Я помню».

Кажется чрезвычайно странным такой выбор — даже самый далекий от реалий деревенской жизни человек легко сообразит, что корова представляет большую ценность, чем пуд муки. Может быть, дело было в том, что обладание коровой в ту пору было слишком рискованным — ее легко могли реквизировать немецкие военные, полицаи или просто украсть изголодавшиеся соседи? К тому же куда девать и как прокормить корову в городе, если предатель был горожанином? А пуд муки надежно спрятать было значительно легче. Существовала и другая цена.

Партизан Борис Зеликович Долгопятый: «Мы знали, что за нами уже охотятся, знали, что за каждого пойманного живого или убитого во время облавы еврея немцы платили предателям, озверевшим извергам, вознаграждение — 2 килограмма сахара. И неважно, кто оказывался жертвой: женщина или мужчина, ребенок или старик. Цена за еврея была одна — 2 килограмма сахара… А говорили, что мы ничего не стоим». [182] Там же.

В Белоруссии немцы обещали заплатить за выдачу еврея, бежавшего из гетто, — пуд муки или корову.

Финны сами «постарались» укрепить моральную стойкость солдат, зверски расправляясь с попавшими в их руки советскими бойцами.

Любопытно, что нс только немцы, но и финны также разработали свои расценки за предательство, причем сделали это еще в январе 1940 года во время советско-финской войны. Красноармейцам из попавших в окружение частей предлагалось сдаваться в плен с оружием и получить за это деньги согласно предлагаемым расценкам. Финские листовки, разбрасывавшиеся над позициями советских войск, рассказывали про хорошую жизнь в плену, обещали выдать бойцам теплую одежду и обувь, горячую пишу. Сулили премии за сданное оружие. Револьвер оценивался в 100 рублей, винтовка — в 150, пулемет — в 1500, танк — в 10 тысяч рублей. Особая, достаточно щедрая плата предлагалась летчикам, перелетевшим к финнам на своем самолете. За самолет же финны обещали 10 тысяч долларов. Пилоту гарантировали политическое убежище в Финляндии или, по его желанию, выезд в любую страну мира. Правда, финская пропаганда оказалась практически бесполезной, особенно в отношении летчиков. Ни один советский пилот так и не клюнул на их валютные обещания. [183] Широкорад А.Б. Северные войны России. М: ACT; Мн.: Харвест, 2001. С. 600–601. Красноармейцы из наземных войск если и сдавались в плен, то только в совершенно безнадежной ситуации. Многие просто предпочитали смерть плену. Финны сами «постарались» укрепить моральную стойкость солдат, зверски расправляясь с попавшими в их руки советскими бойцами.

Понятно, что летчик, перелетевший к врагу, чего финны так и не дождались, мог бы со вкусом потратить 10 тысяч долларов и в Финляндии, и за ее пределами. Сумма по тем временам была солидная. А вот что должен был со своими рублями делать сдавшийся вместе с пулеметом или винтовкой красноармеец? Тратить рубли в финском лагере для военнопленных? Или «отложить» на возвращение в СССР из плена, чтобы чекист спросил, за какие такие заслуги ему финны денег дали? Просто непонятно, на что их пропагандисты рассчитывали — какая-то тайна финской души, загадочной и непостижимой.

Можем мы составить определенное представление и о постоянных доходах немецких пособников на оккупированных территориях.

Литовский историк Петрас Станкерас в любопытном исследовании «Литовские полицейские батальоны» приводит сведения из копии циркуляра директора Административного департамента МВД Йонаса Ундрайтиса, обнаруженного им в Центральном государственном архиве Литвы. В этом циркуляре от 23 июля 1941 года указывалось, что в утвержденной министром финансов Временного правительства Литвы Йонасом Матуленисом смете расходов МВД установлены следующие оклады начальникам полиции уездов и служащим их учреждений:

начальнику полиции Вильнюса 1000 руб.

помощнику начальника полиции г. Вильнюса 800 руб.

начальнику полиции г. Каунаса 900 руб.

помощнику начальника полиции г. Каунаса 700 руб.

начальникам полиции других уездов 750 руб.

начальнику пункта разряда 600 руб.

чиновнику полиции 500 руб. полицейскому 450 руб. [184] Станкерас П. Литовские полицейские батальоны. 1941–1945 годы. М.: Вече, 2009. С. 53.

Прямо скажем, 450 или даже 1000 рублей — не богато. Видимо, помимо денег ретивые «борцы за свободу Прибалтики» могли рассчитывать на какую-то часть имущества уничтожаемых ими людей (в Литве — прежде всего евреев). Но рачительные немцы не давали своим литовским пособникам сильно разгуляться. Надо отметить, что оккупационные власти не особенно им доверяли и, как пишет тот же автор, присматривали за тем, чтобы литовские полицейские не воровали в квартирах выселяемых. Однако при массовом масштабе истребления людей даже немцы не могли полностью уберечь их имущество от расхищения, и кое-что полицейским все же доставалось.

Понятно, почему начальник полиции Вильнюса получал на целых 100 рублей больше, чем его коллега в Каунасе. Дело в том, что в Каунасе, в котором преобладало литовское население, особенно после истребления местных жителей-евреев, служба была относительно спокойной. А вот на территории Виленского края, который до разгрома в сентябре 1939 года принадлежал Польше, присоединенного к Литве по сталинской воле, литовские оккупанты столкнулись с ожесточенным сопротивлением сил польского подполья. Немцы после оккупации сохранили в силе сталинское решение о присоединении Виленского края к Литве. Начавшееся при Советской власти переселение литовцев на Виленщину при немцах проходило особенно активно. Поляков такая ситуация никак не устраивала. «Долой хамов литовцев!» — таков был лозунг польских подпольщиков.