Максим Оськин - Брусиловский прорыв

На совещании в Ставке Верховного Главнокомандования, начавшемся в 10.00 утра, из высших военных лиц Российской империи присутствовали:

– Верховный Главнокомандующий император Николай II,

– полевой генерал-инспектор артиллерии великий князь Сергей Михайлович,

– Начальник Штаба Верховного Главнокомандующего ген. М. В. Алексеев,

– генерал-квартирмейстер штаба Ставки ген. М. С. Пустовойтенко,

– военный министр ген. Д. С. Шуваев,

– бывший главнокомандующий армиями Юго-Западного фронта ген. Н. И. Иванов,

– главнокомандующий армиями Северного фронта ген. А. Н. Куропаткин,

– главнокомандующий армиями Западного фронта ген. А. Е. Эверт,

– главнокомандующий армиями Юго-Западного фронта ген. А. А. Брусилов,

– начальники штабов фронтов: генералы Н. Н. Сиверс, М. Ф. Квецинский, В. Н. Клембовский.

Хотя император Николай II формально и председательствовал на совещании, однако от руководства прениями он по своему обыкновению уклонился, выполняя, как и ранее, обычную функцию: утверждение своим авторитетом Верховного Вождя армии и страны выводов совещания. Твердые бескомпромиссные решения были не в характере императора Николая II, да к тому же Генеральный Штаб не привлекался к разработке операций, ибо с начала военных действий наиболее талантливые генштабисты убыли в действующие войска. Оставшиеся же в Главном Управлении Генерального Штаба кадры получили только лишь задачу материально-технического и людского обеспечения Действующей армии.

Главнокомандующий армиями Юго-Западного фронта ген. А. А. Брусилов

Таким образом, главная роль в выработке основных положений оперативно-стратегического планирования на предстоящую кампанию отводилась ген. М. В. Алексееву как Начальнику Штаба Верховного Главнокомандующего и ближайшему сотруднику императора на данный момент времени. Тем не менее в связи со сложными иерархическими отношениями внутри русского генералитета авторитет генерала Алексеева никоим образом не мог быть приравнен к авторитету самого царя Николая II. В итоге своим уклонением от выражения собственной активной позиции в отношении плана военных действий Верховный Главнокомандующий существенно понижал непосредственную ценность совещания 1 апреля как практического руководства дальнейшими операциями на Восточном фронте в 1916 году. Вдобавок и сами по себе эти совещания в Ставке не несли в себе той решительности и беспрекословности в принятых решениях, что так выгодно будет отличать Ставку ВГК периода Великой Отечественной войны 1941–1945 годов. Как впоследствии писал А. М. Зайончковский, «на этих совещаниях чувствовалось отсутствие единой направляющей воли, которая была способна, выяснив ясно создавшуюся обстановку, поставить определенное решение и заставить привести его в исполнение. Военный совет главнокомандующих имел характер какого-то академического собеседования, на котором произносилось много умных и дельных речей, кончавшихся после некоторого торга принятием согласительного решения, отдающего, как всякое такое решение, специфическим запахом полумер. Главнокомандующие отбывали с этих совещаний без твердого убеждения в необходимости исполнить указанное, а, напротив, с мыслью о том, что оно может быть и отложено. Короче, советы в Ставке оставляли широкое место для эгоистических побуждений, которые, к сожалению, не чужды даже высоким в нравственном отношении образцам человечества» [15].

С самого начала заседания ген. М. В. Алексеев доложил, что русские армии Восточного фронта в обязательном порядке будут наступать в предстоящей кампании, а потому необходимо теперь же выработать план согласованных действий. Указав направление главного удара, который должен был производиться войсками Западного фронта (на Вильно), генерал Алексеев добавил, что Северный фронт будет содействовать наступлению Западного фронта, а Юго-Западный фронт перейдет от обороны к наступлению, как только обозначится успех севернее Полесья. Следовательно, с самого начала было твердо признано, что наступление станет главным видом боевых действий русских войск в кампании 1916 года, и потому не совсем понятно, почему те, кто, как будет показано ниже, выступал против наступления, не были немедленно отчислены со своих постов. В противном случае штабу Ставки следовало разрабатывать такой план операций, что соответствовал бы воле и духу высших командиров.

Действительно, сразу же по окончании доклада М. В. Алексеева главкосев ген. А. Н. Куропаткин и главкозап ген. А. Е. Эверт высказались против наступления, предложив держаться строго оборонительных действий, раз уж войскам по-прежнему не хватает технических средств ведения боя, в особенности тяжелой артиллерии. При этом главкосев и главкозап совершенно справедливо отметили, что держаться точки зрения французов не стоит, ибо союзники бездействовали все лето 1915 года, когда германцы наносили измотанным кризисом вооружения русским армиям поражение за поражением. Следовательно, теперь, когда тяжелой артиллерии в войсках по-прежнему катастрофически не хватает, что и выявила неудача наступления на озере Нарочь, новое наступление также обречено на провал. Генерал Куропаткин заявил даже, что «прорвать фронт совершенно невероятно, ибо их укрепленные полосы настолько развиты и сильно укреплены, что трудно предположить удачу». Генерал Эверт заметил, что «неудача произведет тяжелое впечатление не только на войска, но и на всю Россию… при недостаточном материальном обеспечении войск задача, на них возложенная, не может быть выполнена» [16].

Итак, главным недостатком признавалась нехватка тяжелой артиллерии, а также и боеприпасов. А. Е. Эверт не постеснялся даже заявить, что, зная качество германских войск, он не сможет удержать занятой неприятельской полосы даже при трехкратном превосходстве в силах, в случае вражеского контрудара. Посему оба комфронта настаивали на строго оборонительных действиях, пока, по крайней мере, не будет достигнуто техническое равенство с врагом.

Учитывая сравнительные возможности русской и германской промышленности (все равно насыщение немцами Французского фронта техникой имело какой-то предел, после чего все резервы хлынули бы на Восток), можно было дожидаться, что называется, «до второго пришествия». И опять-таки, если затяжка войны в чисто экономическом плане играла на Антанту, то Российская империя выпадала из этого ряда: накопившиеся внутри страны противоречия требовали своего скорого разрешения, а эти мероприятия откладывались императором «до победы», чтобы никакие реформы не выглядели «вынужденными», по примеру Первой Русской революции 1905–1907 годов.