Максим Оськин - Брусиловский прорыв

Прошлые успехи померкли перед величием той грандиозной операции, что смяла армии Австро-Венгерской монархии: «25 мая армии Юго-Западного фронта подарили России победу, какой в Мировую войну мы еще не одерживали» [101]. Трофеи русских армий с 22 мая по 10 июня включительно составили около двухсот тысяч пленных, 219 орудий и 644 пулемета. За следующие двадцать дней было взято еще: шестьдесят пять тысяч пленных, 110 орудий и почти 300 пулеметов [102]. Несомненно, что пулеметов (как правило, тотчас же оставляемых в наступавших русских частях, без доклада «наверх») было взято больше. А. А. Свечин впоследствии писал: «Летом 1916 года в полку было уже 32 известных мне и неопределенное количество неофициальных пулеметов» [103]. Из приведенных выше цифр относительно австрийских пулеметов (примерно 2500) видно, что за месяц неприятель потерял как минимум 38 % своих пулеметов.

Но главным огневым средством на поле боя является все-таки артиллерия. Вот орудий противник потерял, к сожалению, очень мало для поражения такого масштаба, сохранив технический костяк для своих резервов и организации жесткой обороны, так как на эластичную оборону людей уже не хватало. Действительно, что это такое – двести девятнадцать орудий для масштабов фронтовой операции? Даже меньше, чем артиллерия двух армейских корпусов предвоенной численности (австрийский армейский корпус накануне Первой мировой войны имел в своем составе 132 орудия различных калибров). За месяц же боев, как показывают цифры (если считать австрийскую артиллерию равной, примерно также 2500 стволов), неприятель потерял всего-навсего 329 орудий – 13 % своего орудийного парка (правда, с учетом уничтоженных пушек это число, наверное, следует немного увеличить).

Главной же русской победой стали не столько трофеи, сколько моральный дух: столь блестящая победа после почти года поражений. В свое время К. фон Клаузевиц писал: «Во все времена, по справедливости, смотрели на орудия и пленных как на подлинные трофеи победы и как на ее мерило, ибо в их количестве отражаются с полной несомненностью размеры победы. Даже степень морального превосходства гораздо лучше выясняется из этого, чем из какого-либо другого соотношения, особенно если сравнить с этими трофеями число убитых и раненых; здесь проявляется новая степень воздействия моральных сил». В этом отношении победа русских армий Юго-Западного фронта была выдающейся для того времени.

Располагая перед началом операции несущественным (русским предстояло прорвать укрепленную линию, создававшуюся не менее семи месяцев) превосходством в сто пятьдесят тысяч штыков и сабель на 480-километровом фронте, за три недели прорыва русские вывели из строя более половины неприятельских солдат и офицеров противостоящей им австро-венгерской группировки. Вдобавок атака (превосходство в 150 000 чел.) производилась на 480-километровом фронте, считая за фланги 4-й (северный фас) и 3-й (южный фас) кавалерийские корпуса.

Потрясающая воображение победа требовала своего дальнейшего развития, однако главкоюз не сумел использовать многочисленную кавалерию фронта. Этот факт стал одной из главных ошибок командования Юго-Западного фронта в развитии операции. По мысли самого главкоюза и его ближайших сотрудников, огромная масса русской конницы (два кавалерийских корпуса – 4-й и 5-й) должна была самостоятельно прорвать неприятельскую оборону и, вырвавшись на оперативный простор, с ходу ворваться в Ковель. Этот взгляд был донельзя ошибочным, что и подтвердили действия русских кавалеристов, пытавшихся преодолеть неразрушенные проволочные заграждения под огнем пулеметов. Конница должна была быть введена в прорыв (то есть – действовать на луцком направлении, развивая успех, достигнутый на направлении главного удара 8-й армии), но никак не свершать прорыв самостоятельно.

Не имея достаточных резервов, в отсутствие возможности к организации сопротивления имеющимися войсками, разгромленными в тактической зоне русского прорыва, австрийское командование перешло к очаговой обороне. В этом союзникам своевременно помогли немцы, сумевшие спустя полторы недели после начала русского наступления прикрыть все наиболее важные участки обороняемого фронта – прежде всего, коммуникационные узлы. Такая оборона взламывается наступающей стороной через промежутки между занятыми очагами сопротивления. К сожалению, командование Юго-Западного фронта в начале наступления также не имело резервов и потому было вынуждено ввязываться в борьбу за отстаиваемые австро-германцами очаги, что приводило к большим потерям, а следовательно, и к быстрому выдыханию прорыва.

Масса тыловых промежуточных позиций позволила австрийскому командованию отвести основную массу войск, прикрывшись сильными арьергардами из лучших подразделений, отчаянно дравшихся на каждом естественном или фортификационном рубеже с разрозненно вступавшими в бои русскими войсками. Тем не менее и свежие части, вводимые в бой по мере подхода к полям боев, как правило, оказывались, в свою очередь, разгромленными и уничтоженными победоносными русскими войсками Юго-Западного фронта. Так, именно в ходе Брусиловского прорыва на Русском фронте впервые появились сформированные в 1915 году и ранее воевавшие в Сербии австрийские 53-я (генерал Понграц) и 70-я (генерал Гольдбах) пехотные дивизии.

Бросаемые на отражение русских атак резервы, как правило, также втягивались в общее отступление: теперь и для австрийцев повторилась русская ситуация 1915 года. Русскими генштабистами в августе отмечалось: «С конца мая стало наблюдаться появление в боевой линии почти совсем не обученных маршевых батальонов и рот, нередко целиком попадавших в плен. Вообще, влитие 22-го, 23-го и 24-го маршевых батальонов [в пехотные дивизии], было несколько ускорено, что не могло не отразиться на качестве пополнений» [104].

Но если в 1915 году русским некому было помочь, то у австро-венгров были свои надежные союзники, не бросившие их в беде, подобно тому, как англо-французы в 1915 году наблюдали за катастрофой на Восточном фронте. Подходившие из глубины германские дивизии немедленно вводились в бой на наиболее опасных направлениях, цементируя оборону и останавливая бегущих австрийцев. Здесь немцы, не имевшие достаточного количества резервов для того, чтобы создать в Галиции новый, уже германский фронт (ожидалось русское наступление севернее Полесья, плюс Сомма, плюс Верден), были вынуждены применить систему частных поддержек. То есть – немцы бросали свои войска на наиболее опасные направления, останавливая порыв выдыхавшихся русских войск и заставляя австрийцев останавливать отход и драться.

В то же время главнокомандование Юго-Западного фронта не сумело превратить тактический успех в оперативный. Не имея сильных резервов, главкоюз ген. А. А. Брусилов не имел и возможности для развития прорыва хотя бы даже на одном лишь Луцком направлении, не говоря уже о том, чтобы развить все четыре армейских прорыва неприятельской обороны на Юго-Западном фронте. Между тем сложившаяся к концу первой декады июня обстановка как нельзя более способствовала этому развитию – развитию тактической победы в оперативный прорыв – ведь тот незначительный перевес в силах, что имели армии Юго-Западного фронта перед началом операции, теперь стал более велик вследствие понесенных австрийцами громадных потерь. Теперь соотношение сил сторон стало явно в пользу русских: все-таки только пленными австрийцы потеряли двести тысяч человек. Очевидно, что высшие русские штабы и сами не рассчитывали на успех такого масштаба, а потому и не имели резервов под рукой.