Артем Драбкин - Я дрался на Ил-2. Книга Вторая

Летчики разогрели и запустили мотор. Поднимая снежную пыль, взлетели, развернулись, помахали нам и улетели. Это было в пятницу. А всю субботу и воскресенье мы с братьями делали модели самолета, понесли их в школу. А старшеклассники вытесали из дерева такие крылья и хвосты, что их модели не влезли в двери школы.

Учительница русского языка предложила сочинение на тему: «Кем я хочу быть». Я написал, что хочу быть пилотом. И еще один мальчик, Иван, тоже так написал. Он потом погиб на фронте в пехоте…

Мы с отцом поехали на базар в уездный город Лохвица Полтавской губернии. Продали груши, сыр, яблоки… Отец предложил мне купить какую-нибудь книжку. Смотрю: «Хочу быть пилотом». Я ее взял. Интересно было читать про полеты, про то, какие бывают авиационные приборы. Был там рассказ о том, как один пилот сделал огромной важности полет: перелетел датские проливы из Швеции в Данию. А там всего-то 20 километров. Тогда это было чудом. Потом приходит один колхозник и говорит:

— У меня есть интересная книжка про авиацию, хочешь почитать?

Он был очень культурный, любил книги. Дает мне замусоленную книгу — сборник «Воздушный вестник». А там повесть «Крылья победы». О том, как красные летчики воевали в Гражданскую войну. Обе эти книжки и сейчас у меня. Он мне ее дал за то, что я его младшую сестру учил читать. Пришла комиссия, проверять, как я справился с обучением. Я ее предупредил: Сталин — это генеральный секретарь Коммунистической партии. Она на этот вопрос отвечает:

— Сталин — генерал Красной Армии.

Прошло… Посмеялись.

— Украина, 1933 год — голод. Как это отразилось на вашей семье?

— Это было ужасно. Я, хоть и маленьким человечком был, все понимал. На нашей улице было 22 дома, умирали семьями… Сталин выколачивал зерно, чтобы продавать за золото и покупать технику. Это было необходимо — иначе мы не смогли бы подготовиться к войне с Германией.

Первые колхозные годы были урожайными, хотя бардак был полный. Хлеб выкачивали как: представители из района ходили с пистолетами. Осматривали сараи. У нас в свинарнике закрыли собаку. А там стояла бочка зерна. Ее могли забрать. Приехала какая-то городская активистка с пистолетом. Мы говорим, не открывайте, там такая собака, что мы ее не удержим. Активистка городская, не понимала ничего, и это нам сошло. А у другого не сошло, а на кого-то донос написали, а кто-то своровал и спрятал полмешка проса. И такие безобразия тоже были.

В 1932-м случился неурожай… Мой дед получил за войну с турками Георгиевский серебряный крест и большую медаль «За храбрость». Я в детстве играл этими наградами. Полковник ему подарил часы, которые играли мотив «Во поле березонька стояла». Когда дед вспоминал войну на Балканах, он плакал. И когда настал неурожай, отец отнес в «Торгсин» и Георгиевский крест, и медаль, и серебряные полтинники, а принес два мешка муки. У моего дяди было 8 детей, у другого дяди тоже 8 детей, никто из них не умер. У тех, которые жили напротив нас, была корова. И они тоже выжили. Сыновья были уже взрослые. Они могли работать, добывать что-то. У нас была пасека. И был еще прошлогодний мед. А мед ведь не портится. И еще рядом были две речки с заболоченной поймой. В болоте рос рогоз, корни которого съедобны и содержат много белка. Но люди рядом жили и не знали!

— Ваша семья выжила за счет меда?

— Да. И коровы. Но даже те, кто имел корову, и то умирали. Кстати, коров в колхоз не брали, брали лошадей. Были попытки забирать телят. Была дурацкая ошибка — начальником поставили бедняка, лодыря и тупицу, у которого никогда не было коней. А кони тогда были главным транспортом. Коллективизацию организовали плохо, поэтому был голод.

— Репрессии коснулись и Вашей семьи — посадили отца…

— Отца посадили, потому что завхоз решил зарезать дохлого коня, чтобы делать веревки. Зарезали. Участие моего отца было в том, что он — бригадир — отпустил с работы рабочего-цыгана, чтобы тот содрал кожу. За это дали 7 лет. Завхозу дали 10 лет. Цыгану тоже 10 лет. Мой отец и цыган вернулись. А завхоз не вернулся из лагеря, погиб.

— Вы были комсомольцем?

— Я вступил в комсомол в войну. Был членом комсомольского бюро полка. И членом товарищеского офицерского суда чести полка…

Отца засудили в 1937 году на 7 лет тюрьмы. Мать осталась одна. В 9-м классе пришлось начать работать. Я стал кузнецом. Ковал все каникулы. Сначала очень уставали руки, через пару недель привык. В 10-м классе нужно было ходить в школу за семь километров… Скоро последнее занятие. Жара, май. Мы с другом Толей, круглым отличником, идем в школу. С обрыва горы бьет источник воды и выбивает внизу лунку. Я хлебнул воды — заломило зубы. А Толя много выпил и на следующий день не пришел в школу. Я пошел к нему. Смотрю: Толя лежит и харкает кровью — крупозное воспаление легких. Через три дня он умер. Я боялся подойти к гробу, увидеть его неживого… Все готовятся к государственным экзаменам, а у меня одна мысль: бедный Толя мучил себя, отлично учился, и что?.. Беру книжки и швыряю в кусты… Дома не сказал, что не ходил в школу. И все же экзамены сдал хорошо, кроме немецкого языка, который не терпел. Не то чтобы сам язык не нравился или способностей не было — тупой учитель был, заниматься не хотелось…

У умершего Толи были планы поступать на журналистский факультет Киевского университета. А мне куда идти?! Отец в тюрьме сидит, и денег нет. Хотя и дядя в чинах, и дед был первым председателем сельсовета, за ним еще деникинцы гонялись… Куда идти? Подаю в ближайший педагогический институт в городе Лубня за 12 километров от села. Мать дала мне кусок сала, три рубля денег, буханку хлеба, огурцы. Я пошел и сдал экзамен. На мандатной комиссии парень с голубыми лычками НКВД спрашивает:

— Тебе Маруся Батиевская знакома? Она тебе родственница?

Я сообразил, что это чемпионка Полтавской области по бегу. Отвечаю:

— У нас полно Батиевских.

Тот улыбается:

— Правильно, хорошо отвечаешь.

Приняли меня в институт. В это же время отец подал апелляцию на пересмотр дела, и через некоторое время его выпустили. А через два месяца Верховный Совет вообще снял с него судимость. Это был 1938–1939 год. Потом каникулы. Помню, дали стипендию за два месяца, так я купил гамак и радиоприемник.

Второй курс — немцы напали на Польшу. Война уже чувствуется. Во время Финской войны я закончил Лубненский педагогический институт. В 1940 году я сдал выпускные экзамены, получил диплом и направление работать в Харьковскую область.

Мои друзья уже были мобилизованы. Мобилизация была какая-то непонятная. Молодых ребят с девятью классами образования брали, опытных учителей забирали служить, а молодых отправили работать в школу.