Владилен Орлов - Судьба артиллерийского разведчика. Дивизия прорыва. От Белоруссии до Эльбы

Однако пора идти дальше. Следующая попытка наступления сопровождалась большими жертвами. Заняли всего несколько домов на набережной. Готовились к третьей попытке, хотя считали ее безнадежной, и вдруг приказ: вернуть всех с того берега и перейти к обороне. Восстание подавлено, сообщили нам. Действительно, на той стороне Вислы стрельба прекратилась. Сколько же там было жертв среди восставших и гражданских лиц, думали и обсуждали мы.

Сейчас говорят и трубят (!), что мы и союзники не оказали помощи восставшим. Враки! Я сам свидетель и участник попытки помочь. Возможно, опоздали, или было мало усилий с нашей стороны, или, как говорили, восстание не согласовали с нашим командованием, поскольку у Бур Комаровского, мол, было одно желание: опередить нас, самим освободить столицу и создать свое правительство. В результате к подходу нашей армии немцы сосредоточили здесь крупные силы, и пробить здесь брешь было практически невозможно. Может быть, так, не берусь судить. Знаю только, что мы, солдаты и офицеры, искренне хотели помочь. Было много жертв, но не вышло, и мы понимали, что расправа эсэсовцев над восставшими была чудовищной!

Наступило затишье. Нас переместили немного левее, напротив южных пригородов Варшавы, и мы, как и все, перешли к обороне. Стало спокойно и тихо. Редкая перестрелка через реку. Напряжение спало. Наступила передышка, хотя мы понимали, что это ненадолго! Действительно, через пару-тройку дней нас вновь перебросили, уже севернее Варшавы, где сохранялся плацдарм немцев на нашем, правом, берегу Вислы. Приказано ликвидировать их плацдарм и захватить наш плацдарм уже на том, левом, берегу.

Полк занял позиции под Яблонной-Легионовой, и сразу же началась подготовка к наступлению. Наш комвзвода Комаров впервые взял меня с Шалевичем на поиск места и сооружение НП в расположении поддерживаемого пехотного подразделения с последующим дежурством на НП. Это доверие мне польстило. Наконец-то моя близорукость не служила препятствием и я причислился к негласной элите батареи (элитарность и уважение определялись степенью опасности, и все, кто оказывался на передовой с пехотой, удостаивались этой чести). Это было мое первое участие в наступлении в общих рядах с пехотой и потому запомнилось особенно ярко.

Вечерело. Немцы непрерывно огрызались минометным огнем. Догадывались, что готовится наступление. Мы взяли у старшины лопаты (выбирали поострее и крепче, немецкие; наши были значительно хуже, тупые, из непрочного, гнущегося железа), я карабин, а Шалевич автомат за спину и во главе с Комаровым пошли к передовой. Чем ближе, тем отчетливей стрельба и минометные разрывы. Стало понятно, что будет туго, опасно, придется сооружать НП при непрерывном обстреле. Однако мы шли с Комаровым, которому, как я отмечал выше, бесконечно доверяли и знали, что он напрасно рисковать нами не будет и организует все наилучшим образом.

Остановились у второй линии окопов. Уже посвистывали пули, но на излете. Комаров приказал залезть в траншею и ждать его возвращения. Он сам пойдет вперед и выберет место для НП. С этими словами он быстро пошел вперед к слегка заросшей, неглубокой лощине, которая примыкала к первой линии окопов. Лощина и весь передний край почти непрерывно обстреливались из минометов. Мы стояли в траншее бок о бок и напряженно вглядывались вперед, пытаясь определить, куда направился Комаров. Совсем стемнело. Смутно просматривались отдельные деревца лощины и вспышки минометных разрывов и трассирующие очереди автоматов и пулеметов. Прошло минут двадцать, и вдруг у моего левого уха, между мной и Шалевичем, прогудела пуля на излете. Мы шарахнулись друг от друга и пригнулись за бруствер. Несколько сантиметров влево или вправо, и попало бы прямо в лоб. Опять повезло! Сколько еще было этих «повезло». Вот из темноты вынырнул Комаров и скомандовал: «За мной короткими, совсем короткими перебежками». С концом очередного налета мы ринулись к лощине. Комаров вскочил в чей-то блиндаж, вырытый в крутом скате лощины. Мы за ним. В блиндаже находились офицер и связист на телефоне. Тут же со всех сторон раздались удары очередного налета. Посыпался из щелей наката песок. Но в блиндаже не страшно. Отдышались, и Комаров приказал рыть блиндаж рядом, в нескольких метрах от этого блиндажа. «Только в перерывах между налетами! Засвистело, зашуршало, ныряйте в блиндаж. Я договорился, здесь командир нашей роты (или батальона)», т. е. тех, кого поддерживает наша батарея. И вот мы оборудуем НП под обстрелом. Сбросили шинели и оружие. Налет кончился. Мы выбегаем и лихорадочно роем яму под блиндаж, примерно 3 на 3 метра, глубиной 1,5 м. Самое трудное вначале, когда ты на виду и падаешь на землю при каждой очереди над головой. Хорошо, что земля песчаная с тонким слоем дерна. Начали, конечно, сбоку, прикрывшись от пуль довольно крутым скатом лощины, хотя вылезать наверх приходится. Пот льет, сердце бешено стучит. Бросок за броском комьев земли. Чаще, чаще и побольше на лопату. Услышал свист мин, скатываешься в блиндаж. Но вот уже образовался бруствер. Глубже, глубже, и уже не так страшно. Только прямое попадание опасно, а это редкость. Протянули связь из батареи. Яма готова. Привезли напиленные где-то бревна для наката («Студебекер» остановился у траншей второй линии, а оттуда бежишь что есть мочи с бревном). Бревно к бревну, сверху солома, затем земля, и накат готов. Даже два слоя бревен положили. Теперь только тяжелый снаряд пробьет, а это совсем маловероятно. Замаскировали сверху ветками, постелили толстый слой соломы внутри, и блиндаж готов. Рядом ровик для стереотрубы. Каких-нибудь 1,5–2 часа, и вполне приличный НП готов! Правда, повезло, что налеты стали реже и затем совсем прекратились. Это обычное дело, к ночи все стихает. На это и рассчитываем всегда. Установили связь с батареей. Завтра пристрелка и затем наступление. Нет, никто нам не говорил о дате наступления, но опыт подсказывал, что через день начнется. Будет ли удача?

Остаток ночи удалось поспать, растянувшись на толстом слое свежей пахучей соломы. На телефоне дежурил Головин. Днем была пристрелка, притащили еще несколько катушек, попеременно с Головиным я дежурил на телефоне. Предположение о завтрашнем наступлении подтвердилось к концу дня, когда вечером стали подходить и размещаться в окопах свежие части. Близ передовой сосредотачивались танки. Впрочем, это не было для нас новостью, а только уточнением времени начала. Между дежурствами достал из вещмешка несколько свежих брошюрок, в которых были юмористические рассказы Чехова, фронтовые — Алексея Толстого, еще кого-то (тоненькими брошюрками из классиков и советских писателей нас снабжали регулярно). По просьбе окружающих бойцов читал вслух, в том числе и во время артподготовки, когда в наш блиндаж-землянку набились и наши, и чужие. Чеховские рассказики вызывали ответный смех. Толстой тоже вызвал смех, но другого рода — горький и иронический. Помнится, там описывалась ситуация на НП батареи во время наступления, где один за другим гибли связисты, восстанавливая порванную минометным огнем связь под непрерывным обстрелом. Описание было талантливым и для рядового читателя вполне правдоподобным. Но мы сразу почувствовали фальшь. ТАК не ведут себя на передовой, это чистая выдумка. Обидно.