Владилен Орлов - Судьба артиллерийского разведчика. Дивизия прорыва. От Белоруссии до Эльбы

В дороге я близко сдружился с моим соседом К. из нашей команды, москвичом, инженером. Он был старше меня и опытнее в житейских делах. Мы много обсуждали и спорили во время нашей дороги. Так, он считал, что немецкую нацию следует рассеять по миру, а Германию ликвидировать как государство. Тогда никакая война в Европе не станет возможной. Кстати, так тогда считали многие. Я считал, что это недопустимо. При чем здесь весь народ?

Вот и граница. Брест. Всем приказано выгрузиться с вещами. Будет таможенный осмотр и пересадка в другой эшелон. Выгрузились, образовав цепочку вдоль состава. Пограничники начали обход, проверяя наметанным глазом вещи. Мимо нас прошли с полным безразличием, слегка взглянув на убогие чемоданы, мешки, баулы. Однако задержали несколько человек. У одного был небольшой, но ужасно тяжелый чемодан. Оказалось, что он набит кремешками для зажигалок. Тысячи кремешков! Каждый кремешок стоил в России, помнится, в районе сотни рублей, т. е. он вез домой целое состояние, а не кучу барахла! Тут я вспомнил нацменов, закупавших в Ратенове сотни «молний», которые тогда стоили не меньше кремешка. Я еще удивлялся, зачем им столько. Нет, совсем не было у меня коммерческой жилки. Кто-то вез драгоценности. Всех задержанных увели, а мы сели в очередной товарный состав и поехали дальше, уже по своей земле, мимо разрушенных и сожженных станций, поселков, городков. Теперь состав тащился ужасно медленно с частыми и долгими остановками. Собственно, состава уже не было, он худел от остановки до остановки. Наши вагоны то и дело переформировывали, присоединяя отдельные вагоны к попутным (по направлениям) товарным составам, и где-то за Минском осталось не больше десятка вагонов. Почти на каждой остановке, особенно в крупных городах и на железнодорожных узлах, из эшелона выбывали демобилизованные, возвращаясь домой, в свои родные места или пересаживаясь на другие направления.

Вот, наконец, Можайск. Наш товарняк опять стоит! Говорят, что нас отправят, возможно, завтра и на Киевском вокзале будет, тоже возможно, официальная встреча нашей группы фронтовиков. Нам не до встреч, да еще возможных. Не терпится добраться до дому. Я спешно направился на станцию, чтобы понять ситуацию. Было воскресенье. Морозный день. Идут первые послевоенные выборы в Верховный Совет. Везде вывешены флаги, а на пристройке к станции разбит избирательный участок. Мимо строем идет на участок группа вояк. Мы тоже можем проголосовать, но нам не до этого. На путях стоит пригородный пассажирский поезд. Узнаю, что скоро отправка. Втроем бросаем свой эшелон и быстрей на пригородный поезд. Покупаем билеты. Поезд трогается. Через пару-тройку часов мы будем в Москве. Так приятно. Наконец, возникает ощущение нормальной гражданской жизни, от которой мы так отвыкли. Едем в пустом вагоне. Все! Война, армия позади! Впереди дом, гражданка, новая, свободная жизнь!

Киевский вокзал. Вечер.

Сходим с поезда и на привокзальную площадь. Идет легкий, приятный снежок. Садимся в такси с приятелем К. Я хотел идти пешком через Бородинский мост, тут совсем рядом, и приятно вновь пройтись по таким знакомым с детства местам. Но приятель настоял: едем на такси! Ему далеко, и он меня подвезет. Вот и мой дом, Арбат, 51! Подъезд № 2 между кинотеатром АРС и овощным магазином. Я вылез из такси, попрощался, договорился о встрече и с бьющимся сердцем шагнул в свой подъезд, который оставил хмурым осенним днем 17 октября 1941 года. Господи, как хорошо! Лифт не работает, но это чепуха. Бегом с чемоданом и рюкзаком я поднялся аж до пятого этажа. На площадках редкие голые лампочки, без плафонов. Сел на чемодан отдышаться. Чувство абсолютного счастья! Уцелел! Вернулся домой практически не покалеченный, так, легкое ранение, пустяки! Получил высшую награду — жизнь! Впереди нормальная жизнь! Трудно пока будет, наверное, но мне сейчас все «море по колено». Любые трудности — ерунда по сравнению с тем, что было! Через несколько минут я буду дома. Как передать это сверхблаженное состояние, когда ничего больше не надо! Спокойно прошел последние два этажа. Вот и дверь моей 57-й квартиры. Ставлю чемодан. Стучу кулаком четыре раза (звонка, как и прежде, нет, и приятно стучать!). Шаги, и дверь открывает мама! Подбегает брат, Феликс, виснет на шее. Мама плачет, что-то говорит. Оказывается, приходил мой спутник — шахтер Леня, который поехал из Берлина на поезде. Он уже давно здесь! Удивлялся, что наш эшелон еще не прибыл. Мы стали беспокоиться, говорит мама, где ты пропал? Идем по коридору к нашей комнате. Вот вешалка у двери, напротив, на стене, телефон. Все как и прежде! Снимаю рюкзак, вешаю шинель, открываю свою двухстворчатую дверь, и, наконец, я у себя. Все на прежних местах. Начинается новая и, наконец, прекрасная, нормальная жизнь. Я вернулся в свое довоенное время! Трудно, невозможно передать это ощущение свободы, счастья и надежд!

На другой день иду в военкомат, сдаю документы. Мне присваивают очередное звание младшего сержанта запаса, т. е. я перехожу на следующую воинскую ступень. Но меня это уже не интересует. Справляются, заранее предвидя отрицательный ответ, не хочу ли я в военное училище, выдают документ о демобилизации и, конечно, важнейший тогда документ — рабочую продовольственную карточку на месяц. Куда же без нее! А дальше устраивай свою жизнь сам. В милиции получаю паспорт. Далее прописка. Через несколько дней, как только все документы выправлены, с оформленным паспортом и вызовом в институт еду в МИМЭСХ, где я еще не был ни одного дня, хотя и числился студентом. Скорее, скорее, наверстать упущенное за войну время. Ехать очень далеко, с Арбата на северную окраину тогдашней Москвы, до Тимирязевской академии. Единственное, но очень важное, удобство, что от нас, прямо от Смоленской площади, идет прямой трамвай № 15. Никаких пересадок. Пять минут от дома до трамвая. Подождешь не больше 10 минут, а далее едешь, приютившись на свободном месте, почти полтора часа! От Тимирязевки опять рядом, всего 3–5 минут, и ты в институте.

Третий этаж института, деканат факультета электрификации сельского хозяйства. Меня приветливо встречает сам декан Ш. М. Алукер. Знакомимся. Он явно доволен. В институте, наконец, появляются мужчины, да еще фронтовики! В основном на 1-м курсе. А то были военные и послевоенные недоборы, и все старшие курсы состоят почти из одних девиц. Я же доволен вдвойне. Солдатская лямка кончилась, и я уже студент, а не рядовой младший сержант! Получаю студенческий билет и еще одну продовольственную карточку на следующий месяц.

В один из ближайших дней после приезда я вышел из квартиры, поднялся на один пролет выше, позвонил к Вельским, узнать о судьбе моего предвоенного товарищ по дому Алеши Вельского. Дверь открыла его мать, сухонькая старушка. Я назвался. Она всплеснула руками, произнесла как-то просто: «А Алеши нет, его убили…» и тотчас пригласила меня в такую мне знакомую до войны комнату. С тех пор здесь ничего не изменилось: тот же стол посередине, диван, на стене оленьи рога, в углу, перед одним окном, та же, крашенная коричневым, дощатая отгородка, где до войны Алеша имел свой угол. Только все показалось мне запущенным. Мы сели за стол. Она заплакала и стала рассказывать, что они получили «похоронку» в 43-м году со стандартным текстом: «…погиб в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками…». Далее ей удалось узнать, что Алеша был пулеметчиком, погиб под Сталинградом на знаменитом тогда Мамаевом кургане, где были особенно ожесточенные бои и который переходил из рук в руки. Погиб, заменив убитого пулеметчика, а потом на его место встал, точнее лег к пулемету, другой и тоже погиб. Я слушал, что-то говорил, чувствовал, как ей тяжело нести эту утрату, и меня охватило чувство неловкости. Вот я вернулся, практически не пострадавший, а она осталась без единственного сына. Ушел я с тяжелым сердцем и больше не заходил, хотя она и приглашала. Тогда мне казалось, что мое появление бередит ее душу. Наверно, зря так думал.