Борис Горбачевский - Ржевская мясорубка. Время отваги. Задача — выжить!

С первых дней июля сорок второго пошли сильные дожди, ливни все чаще свирепо обрушивали потоки воды на землю, все вокруг превратилось в сплошное болото, но занятия не прекращались. Мы ходили постоянно мокрые, измученные, но, понимая значение действий командиров, не роптали, знали: потерянный для обучения день здесь — на переднем крае уже не вернешь! Целые дни мы ползали по земле; нас учили, как быстрее и глубже зарываться в землю, как вести огонь на ходу, с бедра, как лучше оборудовать пулеметные гнезда, как не поддаваться панике на поле боя, как подавлять огневые точки противника. И это было еще далеко не все. Нам объясняли и показывали, как следует действовать, чтобы стремительно сблизиться с неприятелем, как в бою и в окопе уберечься от огня противника, как подниматься в атаку, как вести себя при налете вражеской авиации…

Тренировали нас буквально до изнеможения, и сначала курсанты растерялись: как же так — выходит, все, чему нас раньше учили, в боевых условиях бесполезно? Кто-то даже зло высказался:

— Послать бы тех командиров… повоевать, а уж потом позволять им учить курсантов!

Со временем растерянность стала проходить, сменяясь все большей уверенностью. Мне понравились слова одного из командиров:

— Запомните, ребята: риск всегда должен носить разумный характер.

Этому нас и учили.

И вот итог. Менее чем за три месяца в тверских лесах, чуть не под носом у противника, была создана новая боевая дивизия. Усилиями комдива разношерстная солдатская масса, собранная со всех концов России, часто вовсе не имевшая военной подготовки, превратилась в полноценную войсковую часть, приспособленную к боевой обстановке, оснащенную техникой, имеющую прочный тыл.

Самого комдива мне случилось видеть всего несколько раз и очень недолго. Но однажды он провел в нашем батальоне почти целый день. Открытый лоб, волосы зачесаны назад, с молодым лицом — в свои сорок с лишним он выглядел тридцатилетним, взгляд приветливый, но сосредоточенный, — казалось, в глазах заключена вся сила этого человека.

Общаясь с бойцами, он интересовался, как проходят занятия, знают ли люди оружие, умеют ли приспосабливаться к местности — в обороне и в наступлении. Привлекало его обращение к солдатам: «ребятки». В суровом жестоком сорок втором, когда физически и на душе часто становилось невмоготу, это чудное слово успокаивало и вызывало в душе ответную благодарность. Командиров и нас, рядовых, поразило его стремление понять собеседника, нельзя было не почувствовать его искренне-теплого отношения к людям.

Особенно тепло и внимательно Андрей Филимонович отнесся к курсантам, что было всеми замечено. Он расспрашивал нас об училище, готовности к боям, об освоении новой техники, интересовался, в чем мы нуждаемся, как нас кормят.

В конце дня собрали на поляне бойцов, и комдив провел беседу. Проанализировал состояние батальона, объяснил важность учений. Говорил он немного, больше отвечал на вопросы — спокойно, неторопливо; если сомневался, что его поняли, повторял сказанное; он был больше похож на учителя, чем на военачальника.

В заключение комдив объявил:

— Назначен день смотра батальона. Готовьтесь! Боевые учения — нелегкий труд, но дело это необходимое. В бою от нашего умения воевать будут зависеть ваша жизнь и общий успех.

Этот день — 30 июля 1942 года — трудно забыть. Командир батальона зачитал перед строем приказ Верховного Главнокомандующего. Это был приказ № 227 от 28 июля, известный под названием «Ни шагу назад!». Слушая страшные строки приказа, все точно окаменели — я видел, как побледнели лица стоящих в строю.

Отчаянное положение: «Отступать еще — значит загубить себя и загубить вместе с тем Родину». Как можно спокойно воспринять эти слова! Этот приказ, мне кажется, — самый правдивый и честный сталинский документ за годы войны. Комбат закончил чтение приказа словами: «В боях на юге сейчас решается судьба Отечества».

Вместе с воздействием на патриотические чувства солдат приказ предусматривал и карательные меры. Впервые после Гражданской войны в армии вводились штрафные роты — для солдат и штрафные батальоны — для командиров.

После войны Г. К. Жуков назвал приказ № 227 «позорным»: увидел в нем попытку Сталина переложить собственные просчеты на армию. Я считаю, что появление данного приказа было шагом своевременным и вынужденным. Приказ не был нацелен на расправу с отдельными командирами или солдатами, он угрожал только тем, кто позволит себе и другим отступить без приказа — будь то самый высокий военачальник или рядовой солдат. Требовались жесткие меры, чтобы бойцы и командиры поняли свою личную ответственность за судьбу страны.

Вечером в палатке все говорили о сталинском приказе. Одни хвалили, другие вовсю материли. Были и такие, кто плакал, узнав правду о положении на Южном фронте: в тех степях под Сталинградом, по которым теперь шагали немецкие солдаты и рвались к городу немецкие танки, жили их матери, жены, дети — что теперь с ними, какова их судьба?

— Дожили, — сказал старый солдат, — немец уже до Волги допер.

Другой разразился грубой бранью:

— Дожили до…! Теперь не спотыкайся — сразу под ручки в штрафную…!

— А ты что хотел?! Пятимся, как раки! Куда дальше — на Урал? Забардачили, больно разбаловались!

— Что ж, по-твоему, дядя, под танки ложиться? — раздался молодой голос.

— Оно, Серафим, — ответил сосед, — конечно, приятнее лечь под бабу, но кто же будет танки жечь?

— Никогда русская армия не знала такого позорища — загонять пулеметами в штрафники.

Вошел в палатку командир роты Сухомиров, — вероятно, он услышал последнюю фразу, потому что сразу включился в разговор:

— Не волнуйтесь, ребята, никого не позволю отправить в штрафники. А знаете ли вы, что во время знаменитой Полтавской битвы со шведами Петр I подпирал своих гренадеров заградительным отрядом из киргизов?

Все сразу же замолчали, пораженные услышанным. Один все же спросил:

— Но победили-то шведов не благодаря заградотрядам, ведь так?

— Так! Защищали гренадеры Русскую землю от чужеземцев — вот и победили. Нам всем они — пример.

А приказ надо так понимать: крайняя ситуация вызывает крайние меры.

— Даешь гарантию, комроты, — вступил в разговор Шурка, — что не пропадем под Ржевом, как швед под Полтавой?

— Мы же не шведы. Мы — русские! Ежели и пропадем, так землю свою спасем от чужеземцев.

На том и закончилось обсуждение сталинского приказа.

Несколько слов о штрафниках. Как теперь известно, их было около трехсот тысяч [2] Есть и иные официальные данные: за всю войну через штрафные части прошло 428 тысяч человек. Впрочем, и эти цифры занижены. Специалисты Института военной истории оценивают общее число штрафников в 1,5 миллиона (с учетом штрафников из числа бывших уголовных заключенных). До сих пор, к сожалению, нет точной статистики о судьбе этих людей. Учет потерь в штрафных ротах и батальонах на фронте велся, мягко говоря, неточно. . Я сам был свидетелем того, как штрафные части первыми неистово прорывали Восточный вал на Минском направлении. Сколько штрафных рот и батальонов получил для этой цели в свое распоряжение командующий 1-м Белорусским фронтом маршал Рокоссовский? Почти все они полегли. Но именно они помогли прорвать мощную эшелонированную оборону противника — семь рядов вражеских траншей! — и открыли дорогу танковым армиям. Хотя нельзя не отметить, что во многих случаях особые отделы, во власть которых были переданы штрафники, допускали полный произвол [3] Об этом правдиво рассказал фильм «Штрафбат», вышедший на экраны в 2004 году. См. рецензию: Борис Соколов. «Штрафбат» глазами историка. «Новый меридиан», 2004, № 576. .