Борис Горбачевский - Ржевская мясорубка. Время отваги. Задача — выжить!

И вот что я сделал. Я придумал «систему».

Сорок восемь бойцов своей роты разбил на две смены — дневную и ночную. На участке в триста метров, занимаемом ротой, расставил двенадцать постов, по два бойца на каждом. От поста до поста получилось всего двадцать пять метров. Никто не имел права покидать свой пост до окончания смены. Я и мой заместитель курсировали по траншеям всю ночь, с фланга на фланг: проверяли посты, оружие, беседовали с солдатами. Все отдыхающие после дежурства находились в блиндажах. Дневальный в каждом блиндаже никому не разрешал удаляться от блиндажа более чем на пять шагов, утром участок приводили в порядок.

Главное было правильно расставить людей, чтобы им было сложнее сговориться. Для этого я внимательно изучил списочный состав роты — кто откуда. А в роте были бойцы с Урала, из Сибири, Средней Азии, были и уроженцы из оккупированных районов; обнаружилось также восемь фамилий украинцев, попавших на фронт из Казахстана: почему они там оказались — вопрос. Я поступал следующим образом: назначал на пост одного бойца с оккупированной территории, а другого — с неоккупированной; на следующий пост — комсомольца и солдата-старика; на третьем дежурили русский с узбеком или казахом и т. д.

Одновременно старался сделать оборону активной — стреляли вовсю. Двух бойцов отобрал в снайперы. Правда, немцы теперь вели себя осторожнее, подловить их в оптический прицел стало труднее.

Конечно, о полной гарантии от побегов нечего было и думать, но пока система работала.

Набегался я в те ночи — на всю жизнь. И не напрасно. Прошел почти месяц — и ни одного побега. Чудо! За это время в соседних ротах сбежали еще четыре солдата — их командиры оказались в штрафных батальонах.

Однажды под вечер комбат Коростылев привел в роту комиссара дивизии. Что было неожиданно и необычно — «комиссарские крысы», как порой их называли, нечасто добирались до рот. К Леониду Федоровичу Борисову это никак не относилось, о нем знала вся дивизия — конечно, в основном заочно. Но то, что дивизионный комиссар предпочитает политотделу передний край, — об этом знали и за то уважали, более того — о нем ходили легенды. Кадровый военный — в армии с 1935 года, он в сорок первом был одним из организаторов подпольного и партизанского движений на Смоленщине и Ржевской земле. Рассказывали, что под Сычевкой на Смоленщине Борисов с небольшой группой пограничников сумел за два дня под огнем противника собрать из беспорядочно отступающих частей больше десяти батальонов, благодаря которым удалось на пять дней задержать продвижение немцев.

Познакомившись, он сразу попросил чашку крепкого чая. Угостили. Затем пошли по траншеям. Я знакомил с ним бойцов, уверенный, что эта встреча на многих произведет впечатление. Высокий, широкоплечий, сравнительно молодой, он был слегка близорук. Он часто снимал очки и протирал платком, такая привычка.

Комиссар здоровался с каждым бойцом, задавал вопросы: как кормят, есть ли баня, пишут ли из дома? Побывал Борисов и в блиндажах. Порадовался, увидев на столе несколько последних номеров дивизионки. В одном из блиндажей отдыхавшие солдаты резались в карты, у комбата, шедшего сзади, скривилось в пугающей гримасе лицо, игроки и сами мгновенно засуетились, пряча карты. Леонид Федорович рассмеялся:

— Жалко, времени у меня мало, а то сыграли бы, давно не держал в руках картишки. В части у нас, где служил до войны, любили вечерком сразиться.

Комбат успокоился, да и солдаты заулыбались. Борисов попросил не стесняться, задавать любые вопросы.

— Почему немцы не распускают колхозы? — прозвучал первый вопрос. — Значит, они тоже за колхозы?

— Не совсем так. С помощью колхозной системы им легче грабить деревню. Во многих оккупированных районах люди уже это поняли.

— А правда, что немцы вывозят к себе чернозем с Украины?

— Не знаю, но допускаю, что фашисты могут такое делать.

— Скажите, товарищ комиссар, нарком обороны обещал, что война закончится в нынешнем году, а конца ей что-то не видно.

— Значит, пока мы плохо воюем. Чем лучше будем бить врага, тем скорее прогоним его с нашей земли.

— Уж больно тягота с почтарями.

— Знаю, принимаем меры.

— Баньку бы почаще — заслон вшам!

— Сделали для каждого батальона баню, так что готовьте веники.

— Вроде бы, товарищ комиссар, немцы пооткрывали в деревнях церкви, это как понимать?

— Дурят оккупанты людей, вот и заманивают в церкви, хотят сделать народ более послушным.

Затем мы больше часа провели в моем блиндаже. На вопрос, как объяснить, что в моей роте нет побегов, я рассказал о своей системе и хорошо отозвался о бойцах.

— А до войны вы чем занимались? — спросил Борисов.

— Я окончил школу в сорок первом, но в тридцать седьмом работал киномехаником — нужно было зарабатывать на жизнь, когда мать уволили со службы.

— Это когда отца репрессировали?

— Да. К счастью, он вернулся. Сейчас он руководит оборонной стройкой на Урале.

— Скажите, кто вы по национальности? — внезапно прозвучал вопрос.

— Еврей. Извините, если не секрет, лично для вас это имеет значение?

— Вы угадали, лейтенант: именно лично имеет. Я по убеждению и поведению — интернационалист, таким меня воспитали дед и отец. Сам я из Ярославля, в нашем городе до революции евреи не селились, но, как ни странно, первым красным комендантом города стал бывший городской сапожник — единственный еврей в Ярославле. Оказалось, он был подпольщиком. Его убили во время эсеровского мятежа в восемнадцатом. Теперь конкретнее, зачем я спросил вас о национальности. К сожалению, и в дивизии, и повыше есть командиры и политработники, которые не очень приветливо относятся к евреям, считают их трусливыми, хитрыми и плохими воинами. Я так не думаю и в моем политаппарате подобные настроения пресекаю, а вы — один из «аргументов» в мою пользу. Поговорим о насущном: как вы считаете, лейтенант, каковы главные причины дезертирства?

— Позвольте, товарищ полковой комиссар, откровенно?

— Только откровенно! Иначе какой смысл в нашем разговоре?

— Я об этом не раз думал. Назову две причины. Во-первых, это постоянные неудачи армии под Ржевом и огромные потери. Люди не хотят участвовать в бессмысленной бойне. Вторая причина — трудный солдатский быт. Сколько можно тянуть лямку, не видя конкретной заботы о себе? А тут еще из окопов противника доносятся запахи вкусной еды.

Борисов помолчал, протирая очки, поблагодарил за полезный разговор и покинул расположение роты.

Вскоре в штабе дивизии собрали комбатов и командиров рот. Открыл совещание комдив. Впервые я увидел генерала Поплавского. Говорили, что генерал щупленький, оказалось — крепыш. На плечах — новенькая кожаная тужурка. Курносый. Говорит резко, рублеными фразами. Казалось, с каждой его фразой взрывались снопы искр: