Анатолий Лашкевич - В воздушных боях. Балтийское небо

— Толя! У меня затяжелился винт, перешел на большой шаг!

При утечке масла из регулятора шага винта винт самопроизвольно переходит на большой шаг. Это как раз и случилось на моторе у Хорунжего. Теперь Петя вести бой не может. По радио он передал мне:

— Будем садиться на Лавенсаари, прикрой мою посадку!

Со снижением, на большой скорости мы подошли к острову. Сделав небольшой маневр, он выпустил шасси, но в момент приземления Хорунжего немецкая шестерка появилась над островом. Прикрыв посадку друга, я остался один на высоте 100 метров, смотрю за воздухом. Одному драться против шестерых трудно! Смотрю: одна пара стремительно пошла на меня в атаку, но когда им можно было вести по мне огонь, я резко сделал отворот со скольжением в сторону. Вижу, как очередь прошла мимо. Зенитчики открыли по немцам заградительную стрельбу, а я решил садиться. Вышел на последнюю прямую, выпустил шасси, планирую. У нас на «пятачке» к таким посадкам привыкли. Перед самой землей, на высоте 10 метров я выпускаю щитки — и в самый выпуск щитков со старта взвилась красная ракета, «посадка запрещена!» Возможно, стартер решил, что я сажусь без щитков — забыл их выпустить. Я даю газ и ухожу на второй круг, но теперь мое положение — хуже и не придумаешь: выпущенные шасси и щитки, малая высота и скорость. Первым делом убираю шасси. Щитки на этой высоте убирать нельзя — большая просадка самолета, можно удариться об землю. Скорость нарастает медленно, хотя газ дан до упора. Вот я нахожусь над серединой острова, а сам смотрю за противником. По-прежнему та же пара атакует меня; четверка прикрывает атакующую пару. Момент настал, а это видно, — и я резким скольжением ухожу в сторону. Снова трасса огня прошла мимо. Смотрю на высотомер, ведь мне нужно хотя бы метров 30–40, и щитки будут убраны. Ставлю кран уборки щитков на «убрано». С уборкой щитков самолет резко провалился и при полных оборотах мотора резко пошел вверх. Теперь меня не так просто сбить — буду крутиться. Заложив крутой вираж, смотрю за противником, по разрывам зенитных снарядов определяю, где они находятся. Виражами, под прикрытием зенитного огня, приближаюсь к четвертому развороту, жду момент, когда можно уйти на посадку. Неугомонный «фриц» предпринял еще одну попытку разделаться со мной. Им бы надо было меня атаковать двумя парами, и тогда они наверняка бы сбили меня, а от одной пары я постараюсь открутиться. И опять резкий отворот, и все мимо! Выбрав удобный момент, когда немцы были далеко от меня, я снизился и на расстоянии от полосы примерно в 70 метров выпустил шасси. Идя змейкой, я смотрю за парой, заходящей в атаку по моей машине. Теперь немец начал стрельбу издалека. Опять применяю скольжение. Вот когда я вспомнил слова Константина Ковалева о применении скольжения в бою! Немцы, не добившись успеха, прошли в стороне. Перед самой землей выпускаю щитки — и мой самолет на земле.

После посадки меня вызвали на КП полка, там был заместитель Командующего ВВС КБФ полковник Г. Дзюба.

— Товарищ полковник! Младший лейтенант командир звена 13-го истребительного полка по вашему приказанию прибыл!

— Почему вы не сели? — спросил полковник.

— Красная ракета — приказ ухода на второй круг! — ответил я.

— Ведь ракету-то вам дал солдат, который ничего не смыслит в обстановке.

Немного пожурив по-отечески, полковник нашел мои действия в полете правильными.

Было обеденное время, и мы с Петром направились в столовую. В ней оказалось много знакомых, которые были свидетелями только что прошедшего боя.

— Это тебя, Толик, прихватили немцы? — спросили ребята, знавшие меня еще по 1-му ЗАП.

В это время в зал вошла официантка (на ее подносе были две «наркомовские нормы»), и громко спросила:

— Кто тут летчики, только что приземлившиеся?

— Мы тут! — ответил Хорунжий.

— Это вам от полковника Дзюбы! — сказала официантка.

Наркомовскую норму мы принимали только в ужин, а тут, с ведома начальства, мы получили ее в обед.

Хорунжий остался с неисправной машиной на острове, а мне удалось уговорить командира 3-го Гвардейского полка выпустить меня одного на свой аэродром.

С момента нашего вылета на разведку прошло больше двух часов. Как мне рассказали, посмотрев на время, Михаил Злобин, механик с машины Хорунжего, обращаясь к Николаю Сморыго (моему механику) неуверенно спросил:

— Неужели обоих сбили?

— Возможно, на Лавенсари сели! — ответил Николай, и в это время над аэродромом появился мой самолет. Механики повернули головы в сторону появившегося истребителя.

— Это мой идет, а твоего нет, — сказал Сморыго, узнав свою машину по бортовому номеру.

Не успел я выключить мотор, как, вскарабкавшись на крыло машины, Злобин спросил у меня:

— А где мой командир?

— Не волнуйся — на Лавенсари. Но у него в моторе отказал Р-7, — как отремонтируют, прилетит домой.

А. Карасев

Временно ко мне ведомым назначили Николая Манерко. Мы не дружили. Любитель порассуждать, он не нравился мне за высокомерие. Меня успокаивало, что это временно. Тем не менее мы хорошо слетались парой. Ходили на разведку, сопровождали штурмовиков. По крупице набирался опыт. Нам теперь доверяли сопровождать прославленных штурмовиков Антона Карасева, Федора Фоменкова, Михаила Клименко, Евгения Новицкого, Виктора Кузьмина и Ивана Карагодина. Грозен штурмовик Ил-2, но оказалось, что еще грознее пилоты штурмовиков: особое впечатлении произвел на меня Герой Советского Союза гвардии майор Антон Карасев.

На станции Молосковицы разведчики обнаружили воинский эшелон из 60 вагонов. На штурмовку эшелона повел группу Карасев. В несколько заходов эшелон был основательно разбит.

— Пока немцы на нашей земле, — говорил Карасев, — мы будем их бить днем и ночью, на суше и на море! Пока глаза видят землю и руки держат штурвал, мы будем бить поганых фрицев, пока не очистим нашу родную землю!

Похож на Карасева был и Константин Ковалев. Это был летчик творческого склада, противник шаблона и полумер. У Ковалева один закон — быть всегда нападающим и дерзким. Старый летчик знает, какому риску он подвергается, вступая в бой с численно превосходящим противником. И в молодом щите Ковалев уверен — сам учил. Не было случая, чтобы Ковалев вернулся домой один, без ведомого. Молодым летчикам он постоянно говорил:

— Потерял ведущего, отстал от группы — тебя убьют!

Много раз он выручал из беды своих ведомых. Но и ведомые не раз отбивали атаки врага от самолета командира. Сбив более двух десятков самолетов врага, девять побед из них он разделил с ведомыми. Каждый боевой вылет в паре с Ковалевым приносил молодому летчику победу. Он умел вселить летчикам уверенность в победе. 28 июля недавние молодые летчики продемонстрировали свое возросшее мастерство при сопровождении штурмовиков. Четверка Ил-2 (ведущий — гвардии майор Б. Кузьмин) вылетела на бомбо-штурмовой удар по кораблям противника в район острова Большой Тютерс. На сопровождение штурмовиков пошла четверка Як-7Б, хотя этого было недостаточно. С капитаном Иваном Сизовым шел недавно прибывший из госпиталя Иван Ковалев. С Петей Хорунжим пошел Володя Сысоев. Итого 2 истребителя в непосредственном прикрытии и 2 в группе свободного воздушного боя. Кузьмин, имеющий большой опыт полетов над морем, быстро нашел цель: 4 вражеских тральщика строем «ромб» тащили трал. Широкая волна за кормой свидетельствовала, что тральщики шли с большой нагрузкой. Оценив обстановку, Кузьмин приказал своим ведомым ударить по кораблям одновременно. Такой маневр уменьшал прицельность зенитного огня. Штурмовики Косарев, Дмитриев и Стратилатов наметили себе цели. Первым ударил по кораблю Кузьмин. Корабль от прямого попадания резко остановился и дал крен на правый борт. За ведущим ударили его ведомые. Сквозь разрывы зенитных снарядов были видны результаты их работы: один тральщик ушел на дно, два других получили серьезные повреждения.