Порт–Артур. Воспоминания участников.

При последней моей фразе Государь улыбнулся и сказал: «Ну, это вряд ли вы особенно хорошо помните». Я возразил, что мне шел тогда уже девятый год.

Пробыв два дня в Петербурге, я спешно выехал через Бремен в Америку. В Нью–Йорке меня встретил наш морской агент в Америке кап. 2 ранга А. Г. Бутаков (убитый в 1917 году в Кронштадте) и сообщил, что мне надо ехать в Портсмут, где в гостинице, предоставленной американским правительством для русских и японских членов конференции, уже собрались все члены конференции, вернувшиеся из Вашингтона, куда ездили представляться президенту Соединенных Штатов, Теодору Рузвельту. Приехал я в Портсмут вечером, накануне первого дня заседаний конференции. Едва я успел переодеться в смокинг, чтобы представиться С. Ю. Витте и нашему послу в Америке барону Р. Р. Розену, как ко мне в комнату пришел сам барон Р. Р. Розен узнать о нашей армии в Маньчжурии. Я повторил то, что докладывал на своем представлении Государю. Барон Розен встал, обнял меня и сказал: «Ну, слава Богу, хоть вы не в панике и не желаете «мира во что бы то ни стало, какою угодно ценой!»

Сторонником мира во что бы то ни стало был полковник Генерального штаба Самойлов, бывший перед самой войной нашим военным агентом в Токио, одновременно со мной. Он состоял вместе с ген. Ермоловым (нашим военным агентом в Лондоне) представителем на конференции военного министерства, но приехал не из действующей армии, не из Маньчжурии, как я, а из Петербурга, т. к. генерал Куропаткин, будучи Главнокомандующим, удалил его из ставки за его панические настроения.

Сам С. Ю. Витте склонялся скорее, по–видимому, ко взглядам полк. Самойлова, а не к моим. В тот же вечер моего приезда в Портсмут он собрал у себя всех членов нашей делегации и просил меня высказаться о нашем военном положении в Маньчжурии и вероятном его развитии в будущем. Я сообщил свой взгляд, основываясь на упомянутых моих трех пунктах. Когда я кончил, С. Ю. Витте сказал: «Всё это очень интересно, но за вашими словами нет авторитета, подтверждения от Главнокомандующего. Это только ваше личное мнение, а не мнение Главнокомандующего, на котором мы могли бы базироваться в наших прениях с японцами».

В дальнейшей нашей жизни в Портсмуте, в течение хода переговоров с японцами, С. Ю. Витте, заметно для меня, ближе держался к Самойлову, чем ко мне, приглашая его иногда на интимную прогулку с собою, а меня ни разу.

Тем не менее, не могу не высказать создавшееся у меня впечатление, что С. Ю. держал себя и вел всё дело переговоров о мире удивительно талантливо: вряд ли кто–либо другой мог бы на его месте лучше провести переговоры о мире. Когда мы прибыли в Америку, то общественное американское мнение и пресса были всецело на стороне японцев, превознося их и защищая их интересы. Поэтому, быть может, боясь потерять свое привилегированное положение, японцы просили, при начале переговоров, не сообщать прессе никаких сведений о ходе переговоров. Изолироваться же совсем от прессы нельзя было, в особенности в такой стране, как Соединенные Штаты. Поэтому С. Ю. Витте избрал для сношения с прессою двух талантливых членов нашей делегации: Константина Дмитриевича Набокова и Ивана Яковлевича Коростовец, бывшего в Порт–Артуре чиновником по дипломатической части при наместнике адмирале Алексееве.

Они оба, ничего существенного не сообщая прессе, и не противореча желаниям японцев, тем не менее своим обходительным обращением склоняли симпатии в нашу сторону. Кроме того, летом Портсмут становится купальным курортом и туда стекается масса американок и американцев, переполнивших нашу и прочие гостиницы. Мы, русские делегаты, с ними встречались, равно как встречались в частном порядке и с разными корреспондентами; не чуждались окружавшей и осаждавшей нас публики и, по–видимому, своею общительностью привлекали симпатии на нашу сторону, тогда как японцы избегали сношений с внешним миром.

Во время хода переговоров японцы постепенно понижали тон и уменьшали свои требования. Но, не без давления из Петербурга, откуда дважды приходило телеграфное повеление прекратить переговоры и возвращаться в Россию, а мне в Маньчжурию. Дважды мы укладывали чемоданы и прощались с нашими американскими знакомыми.

Когда же мир был, наконец, заключен и подписан уполномоченными обеих сторон, то он далеко не удовлетворил японцев: условия мира были вывешены утром, в нижнем зале гостиницы. Перед нами стоял и читал их мой японский коллега, капитан I ранга. Когда он обернулся и увидел меня, мы поздоровались. Я поздравил с заключением мира. Он ничего не ответил. Лицо его было всё перекошено от злобы и негодования. Президент Соединенных Штатов Теодор Рузвельт послал поздравительные телеграммы нашему Государю императору и императору Японии. Меня оскорбил текст телеграммы, посланной в Японию, где была фраза (приблизительно):

«восхищаюсь великодушием вашего величества, согласившегося на такие условия мира». Конечно, это не великодушие, а необходимость заставила пойти на такие условия.

Предшественник полковника Самойлова на посту военного агента в Японии, полковник Генерального штаба Глеб Мих. Ванновский вдавался в другую крайность: он недооценивал всей мощи японской армии и неверно представлял ее численность в военное время. Поэтому, когда французский военный агент, полковник Генерального штаба барон Корвизар (генералом в 1916 году командовал корпусом) предложил дать мне имеющиеся у него сведения о японской армии с тем, чтобы я эти сведения сообщил прямо в Петербург, но не передавал их полковнику Ванновскому, то генерал Куропаткин, наш тогдашний военный министр, получив мое донесение, не поверил ему, как сильно расходившемуся с имеющимися в министерстве сведениями, и положил под сукно, о чем и сожалеет в томе IV своих воспоминаний.

Сообщу еще один эпизод, происшедший между полковником Ванновским и мною. Весною 1903 года, месяцев за девять до войны, Наместник адмирал Алексеев (когда он, капитаном 1 ранга, командовал в первом заграничном плавании крейсером «Адмирал Корнилов», то я плавал три года на нем вахтенным начальником и ротным командиром 1889–1891 гг., почему адмирал Е. И. Алексеев знал меня довольно хорошо) пишет мне: «Сознаю, что задаю трудный вопрос, но тем не менее хотел бы знать, как, по вашим предположениям, японцы будут действовать в случае войны с нами».

Я ответил приблизительно так: «Японцы не будут дробить свои силы; будут держать весь свой флот сосредоточенным в одном пункте, вероятно, Сасебо, если наш флот будет в это время в Порт–Артуре. Будут искать встречи с нашим флотом и, в зависимости от результата встречи, начнут перевозку войск в Корею и Квантун, чем ближе к Порт–Артуру, тем благоприятнее для них окажется встреча флотов, вплоть до Дальнего и Бидзево. По высадке войск обложат Порт–Артур и направят свободные от осады Порт–Артура войска на Мукден».