Порт–Артур. Воспоминания участников.

Кое–кто слышал, однако, о роли, которую он играл в молодости в знаменитом снятии — на рейде и среди бела дня, — часового с английского корабля, последствии бесшабашного пари Скрыдлова.

Полная неподготовленность к стрельбе только что вступившего в эскадру «Цесаревича» (в противоположность блестящей подготовке «Баяна») сильно озабочивала Мякишева, так же как и подготовка к эскадренной стрельбе других броненосцев. Но… неизменный категорический отказ каких бы то ни было совместных эволюции судов из боязни призрака «вызывающих» в отношении японцев действий встречал все его представления. К сожалению, он не находил никакой поддержки у флаг–капитана, который, несмотря на свои блестящие качества в эту эпоху, был морально далеко не тем, чем он стал впоследствии.

Озабочивало Мякишева также плохое знакомство командиров судов, так и рядовых офицеров, с японским флотом, с его тактическими и огневыми возможностями по отношению нашей Тихоокеанской эскадры.

Он считал, что все офицеры должны быть хорошо ознакомлены с тактическими качествами неприятельских судов, т. к. в случае убыли командного состава убитыми или ранеными, он мог быть заменен рядовыми офицерами.

Не могло, однако, быть и речи об официальной организации такого ознакомления офицеров в условиях строгой цензуры наместником всего, что могло дать повод к слухам о войне. И вот Мякишев постепенно и незаметно отдал себя в распоряжение офицеров, желавших своей подготовки к иной роли, чем роль автоматического исполнителя приказаний или техника.

Весь первый бой с японской эскадрой он провел со своим биноклем и записной книжкой на марсе, что вызвало восхищение его «храбростью». Но Мякишев был на марсе не для парада. Он успел занести в книжку эволюции отдельных судов, что в общих чертах совпало с кальками эволюции (по карте), представленными: затем штурманами судов для составления донесения адмирала о бое, а также общую картину маневрирования обеих эскадр и многие характерные падения снарядов.

Но почему он оказался во время боя на марсе, а не при адмирале?

В эту эпоху корабли были в стрельбе абсолютно автономны. Роль флагманского артиллерийского офицера сводилась к общему руководству подготовкой судов. к стрельбе, заботе о снабжении снарядами и всем необходимым для поддержания в исправности орудий, выработке «программы» учебной стрельбы — и это, в общих чертах, всё. Стрельба эскадренная, так, как она стала пониматься позже, несмотря на борьбу, ведущуюся молодыми силами, одним из лучших представителей которых был Мякишев, для ее проведения — не существовала. Вмешательство артиллерийского офицера в тактику маневрирования считалось недопустимым. Это была личная и священная прерогатива адмирала, который обратился бы за советом скорее к флаг–штурману, чем к артиллеристу. В создавшейся обстановке роль последнего, раз завязался бой, обращалась в нуль.

Мякишев хорошо видел, с кем он имел дело в лице адмирала Старка, знал, что смена его неминуема и что будет призван Макаров.

Мякишев, горячий и деятельный практический тактик, не мог упустить случай реального боя, чтобы иметь свежий материал для суждения о сравнительной маневренной и огневой ценности обеих сторон. Не на мостике, не в броневой рубке с ее ограниченным горизонтом, где находилось много судовых специалистов, было его место, но именно на марсе, находившемся к тому же всего на три сажени над мостиком и в сообщении с последним, где он был никем не стесняем и мог наблюдать ход боя, не мешая никому, для пополнения своих ценных сведений.

А что они были ценны — доказательством того служило, что Макаров, едва прибывший в Артур со своей знаменитой секретной «Инструкцией для похода и боя» (Эта «Инструкция для похода и боя», попавшая какими–то путями очень быстро в руки японцев, шпионство которых находило отличную почву в нашей неисправимой беспечности, — стала настольной книгой японских морских офицеров.), выработанной им и отпечатанной в поезде, несшим его на восток, начал вводить в нее изменения после совещания с Мякишевым.

Мякишев первый подумал, после первой же бомбардировки японской эскадрой порта и блокированного отливом нашего флота, об организации «перекидной стрельбы по квадратам» и совместно с Коробицыным и Кноррингом составил соответствующую карту. Однако, нужно было ждать прибытия Макарова, сделавшего к тому же эскизную схему подобной же карты в поезде, вне связи с Мякишевым, чтобы осуществить эту идею.

Мякишев первый обратил внимание на необходимость использования высоты Ляотешаня для удаления района действия огня японских судов от города и бассейна, что и было выполнено впоследствии (хотя и несовершенно), когда случайно Меллер нашел подходящее 9–дюймовое орудие со снарядами (к сожалению, только одно) в никому до него неведомых недрах китайского склада.

Он первый поднял вопрос об организации наблюдательных пунктов и службы связи, что было осуществлено, но, конечно, далеко не совершенно, за отсутствием технических средств и необходимого натасканного личного состава.

Макаров оказывал Мякишеву исключительное внимание, он несомненно давно знал ему цену.

Мякишев был связан тесной дружбой с Меллером, но я не знаю, о чем они толковали во время их частых встреч. К моему сожалению, я впоследствии, при моих свиданиях с Меллером в Петербурге и Париже, никогда ничего о Мякишеве его не спросил, не подозревая того, что может настать день, когда мне будет дана счастливая возможность вызвать образ этого исключительного человека.

Капитан 1 ранга

Н. В. Иениш

В неудачной для нас Русско–японской войне был один день, когда судьба улыбнулась русскому флоту. Если бы в этот день во главе Тихоокеанской эскадры, находившейся в Порт–Артуре, стоял не адмирал Витгефт, человек долга, но мягкий, безынициативный и неспособный на быстрые и самостоятельные решения, война на море приняла бы другой оборот и, мне кажется, была бы выиграна русскими.

2–го мая 1904 года утром я по обыкновению обходил эскадренные миноносцы 11–го отряда. Большая часть миноносцев, как всегда, стояла бок о бок в Гнилом Углу гавани, пришвартовавшись к стенке. Меньшая же часть, обычно грузившаяся углем, находилась около угольных складов под Золотой Горой при выходе из внутреннего бассейна к внутреннему рейду и одновременно влево, к проходу на внешний рейд, в обход Золотой Горы.

Когда я был еще у Гнилого Угла, я встретил на набережной кап. 2–го ранга Карцева, командира одного из миноносцев 1–го отряда (впоследствии адмирала и директора Морского корпуса), который пригласил меня, как он это делал часто, к себе на завтрак. Карцев обещал мне борщ с маслинами, приготовление которого повар его миноносца довел до совершенства.