Порт–Артур. Воспоминания участников.

«Я, начальник такого–то отряда миноносцев императорского Японского флота, заметил вчера ночью русский миноносец, направлявшийся в Чифу. Я его преследовал до тех пор, пока он не скрылся в порту. Сейчас я предлагаю командиру этого миноносца немедленно выйти в море и вступить со мною в бой. Если же у него неисправна машина, то я предлагаю взять его на буксир и вывести его в море».

Рощаковский ответил, что к глубокому его сожалению, он выйти в море и вступить в бой не может, ибо миноносец, которым он командует, уже нейтрализован и находится в ведении китайского начальства. Все боевые припасы и замки от орудий сданы этим властям.

Выслушав ответ Рощаковского, офицер–японец опять взял в руки ту же бумагу и снова послышались те же фразы:

«Я, начальник такого–то отряда миноносцев императорского японского флота»…

Тем временем Рощаковский увидал около себя молодца — минера Валовича, надежного и бравого человека, на которого он мог вполне положиться. «Валович! Спустись сейчас в носовой погреб и подожги фитили подрывных патронов», — шепнул он ему.

Валович исчез.

Рощаковскому надо было выиграть время, дабы дать Валовичу возможность устроить взрыв миноносца.

— Я вам покажу сейчас наши орудия, чтобы вы могли убедиться, что замки из них вынуты, — сказал он японцам и повел их офицера с переводчиком к кормовому 47–миллиметровому орудию.

Пока они туда шли, один из судовых офицеров заметил, что матрос–японец чем–то занят у кормового флагштока. Оказалось, что тот пристопорил к фалам японский военный флаг и собирается его поднять.

— Пошел к чорту, с…. сын, — гневно прикрикнул он на японца. Тот растерялся, видимо оробел и удалился, унося свой флаг.

Время шло, а Валович не возвращался. Трудная задача была возложена на молодца–минера — проникнуть в носовой патронный погреб, пройдя через цепь часовых–японцев. Рощаковский старался продолжать свой разговор с неприятельским офицером.

Наконец, Валович появился. Подойдя к командиру, он доложил:

— Фитили зажжены — через две или три минуты будет взрыв.

Среди темноты ночи можно было видеть, что второй японский миноносец подходит к «Решительному». Японцы сразу же стали более нахальными.

— Я вам приказываю без всяких хлопот сдать нам миноносец, — нагло обратился офицер к Рощаковскому.

— Тогда васи зизни мозна будит посцадить, — докончил переводчик фразу.

— Как ты смеешь, негодяй, такие предложения мне делать, — закричал Рощаковский. Одновременно с тем, размахнувшись, он из всех сил ударил японца–офицера по физиономии. Удар был такой сильный, что получивший плюху упал на планширь и, перевалившись через него, свалился как груз за борт. Но, падая, офицер ухватился за полу кителя Рощаковского и увлек того за собой. Оба оказались в воде. Барахтаясь, японец вцепился зубами в руку командира «Решительного» и чуть было начисто не откусил ему один из пальцев.

— Ужасно противно было в тот момент чувствовать свою руку во рту этой гадины, — рассказывал потом Рощаковский.

Бравый минер Валович, видя, что командир схватился с японским офицером, не задумываясь, бросился ему на выручку. Ударив ближайшего неприятельского матроса, он стал вырывать из рук его винтовку. Чтобы оценить по достоинству всю доблесть его самоотверженного поступка, нужно представить себе картину этой страшной ночи, когда вся палуба корабля была в руках вооруженных японцев, а наши люди были без всякого оружия.

Два–три японца разом навели свои винтовки на Валовича. Раздалось несколько выстрелов и он пал смертью героя.

Когда офицер–японец полетел за борт, его подчиненных охватила паника. Столпившись на баке, они открыли частый, беспорядочный огонь из винтовок.

Старший офицер лейтенант Каневский стоял перед этим как раз против японца переводчика. Когда началась стрельба, «господин в серой паре», будучи штатским человеком, перетрусил и в отчаянии бросился к Каневскому. Обеими руками он крепко ухватился за руки старшего офицера и возопил умоляющим тоном:

— Не нада война… Пажаласта — не нада вайна. Мозно все халасо, без вайна делать.

Каневский, видя, что субъект этот крепко держит его за руки, пришел в ярость и негодование. Он не привык к тому, чтобы его хватали за руки и их держали. А тут, в довершение всего, перед ним была препротивнейшая японская образина с лицом, искаженным страхом.

Василий Васильевич в этот миг, вероятно, вспомнил, как он в юности «кикинги» делал, играя в футбол. Там требовалось мгновенное сосредоточенное напряжение мускулов ноги и тогда разом с большой силой выбрасывался вперед носок сапога. На этот раз меткий удар пришелся как раз по толстому животу господина в сером костюме. Тот взвыл во весь голос от боли и затылком вперед полетел за борт. Но за руки Каневского он продолжал попрежнему цепляться и при своем падении увлек и того за собой в воду.

Огни выстрелов беспрерывно прорезывали темноту ночи. Пули летели и вдоль палубы миноносца и во все стороны. Безоружная команда «Решительного», лишившись разом и командира и старшего офицера, не видя другого выхода, стала прыгать в воду.

Японцы, находившиеся на шлюпке, стоявшей у трапа, были сначала ошеломлены зрелищем своего офицера, кубарем полетевшего за борт. Но затем они приблизились и стали спасать свое, побитое по морде, начальство.

Рощаковский, освободившись от японца, быстро поплыл к кормовому отводу (род ограждения из стальных прутьев над гребными винтами). Он торопился вернуться на миноносец, вскарабкавшись сначала на отвод, а с него на палубу.

Но у отвода уже были видны желтые физиономии.

— Я начал вылезать, — рассказывал потом М. С. Рощаковский, — а эти два японца навели на меня винтовки и открыли частый огонь. Стреляли оба почти в упор, расстояние было не больше трех шагов. Стрелки они были, видимо, неважные. Выстрелов 15 по мне сделали и всё мимо. Наконец, одному из них удалось попасть и прострелить мне ногу у бедра. Я почувствовал, что через отвод мне не взобраться, отплыл в сторону и стал ожидать взрыва.

Стрельба из винтовок продолжалась. Когда Рощаковский плыл на груди, то попадания в воду вблизи его не было. Попробовал для отдыха лечь на спину — сразу же пули защелкали у самой головы. Видимо, лицо его белело среди темноты ночи и давало возможность японцам целить. Пришлось снова плыть на груди: голову трудно было рассмотреть в воде.

Вдруг яркий сноп огня разрезал темноту ночи и гул взрыва раскатился по рейду. Взлетел кверху носовой грибовидный мостик с кусками палубной настилки. Силой взрыва сорвало со станка стоявшую на этом мостике трехдюймовую пушку. И станок и пушка летели отдельно.

Громкий крик «А—ай», выражающий ужас и отчаяние бывших на «Решительном» японцев огласил рейд. Подожженные минером Валовичем патроны взорвались, когда самого его уже не было в живых.