Порт–Артур. Воспоминания участников.

Питание на всех боевых участках крепости было одинаково. Поэтому можно думать, что во всей крепости к 12 декабря в строю на линии обороны находилось также 40% больных, не годных к бою или мало активных.

Если цынга за две недели удвоилась, то это была опасная эпидемия, и ко дню сдачи крепости, в ночь на 20 декабря, процент больных в строю, вероятно, равен был половине наличного состава. Цынга съела Артур!

Официально в последний день в строю на линии обороны в 25 верст состояло около 25.000 человек (пехоты, артиллерии, сапер и моряков), а фактически бойцов было лишь половина этого числа. Если же учесть эту грозную действительность, нам легче будет понять всё то, чему я был свидетелем у штаба генерала Горбатовского 19–го декабря и в ночь на 20–ое, и то что я видел в городе на утро.

Недостаточность боевого элемента стала очевидной уже в середине ноября, в критические дни штурма Высокой Горы. Недостаток резервов был так трагичен что генерал Стессель особым опубликованным приказом потребовал спешного формирования особых рот из частей госпитальной прислуги. В эти дни сами госпиталя буди переполнены и ранеными и больными. Смертность в них была очень велика.

Эти госпитальные роты из нестроевых наполовину полегли на Высокой Горе в штыковом бою.

Одной из таких рот добровольно командовал военный врач Прусс. Другой ротой моряков из десанта командовал в бою морской врач Рейнвальд.

Кроме того, призвано было и ополчение, которого, однако, за незначительностью русского населения в этом крае, в самом Артуре оказалось что–то только полтораста человек–Во главе их упражнялся в стрельбе председатель местного русского Красного Креста Иван Петрович Балашов. Никакого значения ополчение не имело.

В качестве командиров рот в штыковую атаку на Высокую Гору посылали нестроевых инженер–механиков флота. Тогда инженер–механики не имели даже чинов, а носили звание «младшего» и «старшего» инженер–механика. Солдаты механикам чести не отдавали, а матросы — только своего корабля. В форму одежды их совсем не входила морская сабля (которую в то время носили даже морские врачи), а только кортик.

Одной из таких рот по назначению начальства командовал и ныне здраствующий в Париже, тогда «младший инженер–механик», а теперь капитан I ранга В. П. Орлов–Диаборский.

С вечера получив приказ о назначении его командиром роты матросов, на утро Орлов повел ее на Высокую Гору.

Там в штыковом бою из роты в 262 человека было убито 60 и ранено 140. В числе убитых был и его единственный субалтерн морской прапорщик Сероштан из коммерческих моряков.

Сам Орлов пошел в атаку с палкой в руках, и только во время боя взял винтовку, лежавшую возле убитого матроса, и сам штыком убил японца.

Всё это Высокой Горы не спасло. После более чем недельного штурма она пала.

Сколько там погибло народу за этот десяток дней? Вспоминаю только моих знакомых и соплавателей: мичманов Соймонова и Алексеева, лейтенанта Лаврова…

С этого дня, кажется, это было 22 ноября 1904 года, Новый город стал обстреливаться с Высокой Горы прицельным ружейным огнем, а перекидная стрельба из осадных орудий по стоявшей на рейде эскадре стала корректироваться с этой же горы. Участь наших кораблей с этого дня была решена окончательно. Всё это произошло еще при жизни души обороны — генерала Р. И. Кондратенко.

Генерал Кондратенко оставался активным руководителем сухопутной обороны и после падения Высокой Горы. Он был убит 2–го декабря на форту II.

К этому печальному дню крепость Порт–Артур в своей боевой мощи сильно ослабела на обоих сухопутных фронтах, и на западном, и на восточном.

Если учесть к тому же очень быстрое развитие цынги в последний месяц, то станут понятными и события последнего дня обороны.

В ожидании ночных событий я решил прикурнуть и лег в носилки в одном из более спокойных магазинов, укрывшись шинелью.

Только я задремал, слышу: меня окликает прапорщик Савицкий, сын командира 14–го стрелкового полка, мой знакомый, наш частый гость. Он был в пальто и фуражке и, стоя у открытой двери, с волнением сказал мне:

— Доктор, доктор, сейчас послан парламентер с белым флагом! Я только приехал верхом из города. Там все говорят об этом! Послан прапорщик такой–то. Крепость сдается!

Я оторопел от этих слов, не понимая их смысла. Несмотря на всё описанное мною о последнем дне у штаба Горбатовского, могу сказать, что ни от кого, ни от самого генерала, ни от кого либо из его офицеров, врачей, матросов, солдат, санитаров или фельдшеров я не слышал ни одного слова о возможности сдачи крепости. И сам об этом не думал. Так не похоже было на это всё, что я видел в течение всей обороны Порт–Артура и в его самые критические часы. Все опасались взятия, разгрома, обхода, чего хотите, но не говорили о добровольной капитуляции.

После переполоха, открывшего нам глаза, мы почувствовали приближение конца и конца скорого. Мы ждали последней кровавой бани, но не этого. Генералы, солдаты, офицеры вели себя не так, как почему–то в последние часы повел себя генерал Стессель. Это трудно понять.

Конец и бесцельность обороны выяснились не 19 декабря, а после отступления Куропаткина от Ляояна. Дальнейшая оборона имела только моральное значение. Артур был обречен давно, но для чего надо было испачкать эту легендарную защиту в последние часы перед собственной кончиной?

Ясно, как сейчас, помню, мне показалось в полумраке, что огромный железный занавес, как в театре, медленно опустился пред моими глазами и скрыл за собою этот странный и увлекательный год человеческого безумия. Я стал вспоминать далекий, далекий родной дом, свою любовь, близких и как–то в глубине моей души вспыхнули огоньки, угасшего, казалось, в этой кровавой каше моего прошлого и… будущего.

Когда я вышел на люди, все обсуждали это сенсационное известие. В штабе, видимо, не знали больше того, что привез из города Савицкий. Но хотя стрельба нисколько не изменилась в своей интенсивности, с Курганной батареи телефонировали, что к японцам послан парламентер; он прошел близко к ним по долине Лун–Хе, это был прапорщик такой–то и отправился он с белым флагом и горнистом.

Потом подобные сообщения получены были и из других пунктов. Надо заметить, что уже месяц назад был подобный случай выхода парламентера. Но тогда инициатива шла от японцев, с нашей же стороны был только ответный жест. Тогда дело шло об уборке раненых. Поэтому, вероятно, это многих не удивило. Стрельба продолжалась по–прежнему. Об истинной причине посылки мы узнали только благодаря прапорщику Савицкому. Но вскоре в штабе уже не скрывали о возможности сдачи крепости. Генерал Горбатовский сидел в пальто и фуражке, молчаливый и задумчивый.