Александр Папчинский - 1937. Большая чистка. НКВД против ЧК

Более успешной операцией контрразведчиков стала вербовка сотрудников военного атташата польского посольства в Москве. Здесь главную роль сыграл Сосновский, который, работая в органах ОГПУ, продолжал вызывать интерес у польских разведчиков. Те, не веря в искренность поступков бывшего начальника информационного бюро «двуйки», делали попытки вернуть своего бывшего коллегу в лоно польской разведки.

Интересной фигурой для вербовки являлся польский военный апаше Тадеуш Кобылянский. Материалы «наружки» Оперода и КРО ОГПУ рисовали этого польского дипломата «…как картежника, любившего кутежи и занимающегося спекуляцией». Чекисты долго искали подходы к военному апаше, пока случай не помог им. Однажды к секретарю Польского бюро ЦК ВКП(б) Дзержинской пришел работник посольства Польши Ковальский, он попросил свести его с Сосновским (вместе работали в 1919–1920 гг. в «двойке»), Дзержинская передала своего посетителя заместителю начальника КРО ОГПУ Р.А. Пилляру, который организовал польскому дипломату встречу с Сосновским. Ковальский заявил, что он был обойден по карьерной лестнице своими подчиненными в Варшаве и попросту выслан в Россию, где выполняет теперь функции резидента польской (и даже французской) военной разведки. Просьба у него была одна: «Дайте денег». Денег Ковальскому дали (порядка 3 тысяч долларов), и тот начал выдавать агентов, работавших на польскую разведку [663].

Артузов предложил Сосновскому через Ковальского завербовать и Кобылянского. Ковальский утверждал, что военный апаше фактически готов к сотрудничеству с чекистами. Имея большие долги, а еще больше денег требовала его жена (по словам Ковальского, страшно распущенная женщина), он находился в поиске серьезного денежного заработка. Имелся еще один момент, но довольно пикантного свойства. Выяснилось, что Кобылянский «…был влюблен в Ковальского как в женщину и даже сильней» и готов на многое ради «внимания» своего коллеги [664]. Все это и привело к вербовке польского дипломата.

Кобылянский стал снабжать контрразведку информацией об агентурных возможностях поляков в СССР, военном, экономическом и политическом положении в Польше. Вербовку военного атташе можно признать большим успехом чекистов. 2-й отдел Польского Генштаба (к которому был причислен Кобылянский) был настоящей «кузницей кадров» для польского госаппарата. Из военной разведки вышли многие политические деятели санации. Это Юзеф Бек, Игнацы Матушевский, Тадеуш Голушко, Вацлав Енджевич, Тадеуш Шетцель, Богуслав Медзиньский и многие другие. Бывшие военные разведчики трудились в разных сферах польского государства (старостами и чиновниками городских магистратов, сотрудниками редакций газет, журналов и телеграфных агентств, воеводами и министрами) [665]. Возможно, для своих кураторов в КРО ОГПУ Кобылянский являлся не только поставщиком оперативной информации, но и потенциальным «наводчиком» для вербовочной работы советской разведки и контрразведки. Отозванный в 1928 году в Варшаву, он продолжил свое сотрудничество с советскими органами госбезопасности и в Бухаресте, где стал работать советником польской миссии.

После отъезда из СССР фамилия Кобылянского фигурировала в скандале, связанном с сатирическим журналом «Чудак». В одном из февральских номеров этого журнала за 1929 года появилась фотография бывшего польского военного апаше с комментариями о том, что тот ранее был уличен в контрабандном ввозе в ССОР «известных резиновых изделий». Подобная информация уже появлялась в марте 1925 года в газете «Вечерняя Москва», и вот советские журналисты-сатирики решили вновь повторить свой «наскок» на польского дипломата [666].

Представитель миссии Польши в Москве обратился в НКИД с протестом. По требованию B.C. Стомонякова (члена коллегии НКИД СССР) и М.А. Карского (заведующего 1-м Западным отделом НКИД) Главлит в спешном порядке конфисковал журнал с заметкой о Кобылянском. Редакции было предложено опубликовать извинение и сообщить о принятых мерах. В 12-м номере журнала на одной из последних страниц, в так называемом подвале появилось «нечто» вроде извинения редколлегии: «Названная заметка была основана на неправильной информации и не соответствует действительности. Редакция сожалеет, что подобный случай имел место» [667]. Все произошедшее (в том числе и конфискацию журнала, после того как он был уже распространен) в польской миссии посчитали настоящим издевательством и требовали опубликовать опровержение в газете «Известия».

Вскоре конфликт, связанный с именем Кобылянского вышел за рамки Наркоминдела. 7 марта 1929 года «дело о заметке» было вынесено на заседание Политбюро ЦК ВКП(б). По предложению М.М. Литвинова приняли следующее решение: а)…НКпросу… вынести выговор Главлиту за помещение в журнале «Чудак» необоснованной и оскорбительной заметки о польском представителе… б) объявить выговор редакциям «Чудака» и «Вечерней Москвы» за публикацию без согласования и вопреки указаниям НКИД заметок, касающихся личного состава дипломатического корпуса» [668].

Оказалось, что газета «Вечерняя Москва» оказалась дважды замешана в скандалах подобного свойства. Журналисты этого издания опубликовали еще и заметку, задевающую честь и достоинство военно-морского апаше Японии. Это «сатирическое выступление» закончилось трагически, после выхода газеты в свет японский дипломат покончил жизнь самоубийством [669].

Эти события никоим образом не затронули карьеры польского дипломата. После Бухареста в 1935–1939 гг. агент ОГПУ — НКВД Кобылянский занимал ответственные посты военного директора по польским делам и вице-директора Политического департамента МИДа Польши, входил в «ближний круг» министра иностранных дел Ю. Бека. Правда, к этому времени его сотрудничество с чекистами прекратилось. Причиной этого стали связи Кобылянского с «врагами народа» Сосновским, Пузицким и Маковским, и то, что он якобы был «…подставлен нам польской разведкой» (из справки 5-го отдела ГУГБ НКВД) [670]. Спустя некоторое время (к маю 1941 году) чекисты кардинально поменяли свое мнение, теперь выходило, что «Кобылянский работал честно с нашими органами» [671]. Дальнейшая судьба этого агента КРО ОГПУ, завербованного по приказу Артузова, авторам очерка неизвестна.

О том, какие экзотические фигуры работали с советской контрразведкой в середине 20-х годов, можно судить по агентурному делу Николая Андреевича Мосевича (Боярова). Типичный «Павка Корчагин» тех лет, до 1925 года Коленька Мосевич работал в Крыму в комсомольских и советских органах. Вскоре его направили на курсы избачей. Здесь после ссоры с курсантами и получения строгого выговора он решил доказать «свою преданность делу рабочих и крестьян» лишь «крайне революционной работой в глубоком подполье» и не где-нибудь, а за границей, в Польше. Сказано — сделано, в октябре 1925 года Мосевич вместе с женой (Пушкиной Валентиной Ивановной) переходит советско-польскую границу. В это трудно поверить, но никто его не вербовал и не забрасывал за кордон, все происходящее явилось его личным выбором.