Александр Папчинский - 1937. Большая чистка. НКВД против ЧК

Порученец Рудя Н.З. Финкель провел в карцере около 20 с лишним суток. Правда, это был не «клоповник», а новая «задумка» Люшкова и его подручных — в камере на цементном полу на вершок стояла вода. После почти трехнедельного сидения в нечеловеческих условиях спина Финкеля представляла собой сплошную язву, чирьи сидели так густо, что «…соприкасались стенками» [187]. Не выдержав мучений, он оклеветал своего бывшего начальника, в чем позже сознался другим арестованным чекистам.

Шаповалов на предварительном следствии виновным себя не признал, заявив, что «ни к какой антисоветской организации он не принадлежит». Ему вторил и Баланюк. В своем последнем слове на суде он заявил, что на протяжении 17 лет честно работал в органах НКВД, является жертвой вражеской клеветы, врагом народа быть не мог, так как всегда твердо стоял на большевистских позициях и просил суд вынести справедливый приговор [188]. Судьи вынесли «справедливый» приговор — 11 июня 1937 года расстреляли Баланюка, 14 ноября 1937 года — Шаповалова.

На допросах «активно работали» не только прибывшие с Люшковым Каган, Осинин-Винницкий, но и сотрудники, работавшие в краевом Управлении еще при Руде. Таким был помощник начальника 4-го отдела УГБ УНКВД старший лейтенант ГБ И.В. Григорьев. Он нередко грозил своим подследственным: «Все равно не отмолчишься. Заставим говорить. Ты в наших руках… Не будешь говорить, перебьем руки. Заживут руки, — перебьем ноги. Ноги заживут, — перебьем ребра. Кровью ссать и срать будешь! В крови будешь ползать у моих ног и, как милости, просить будешь смерти. Вот тогда убьем. Составим акт, что издох, и выкинем в яму» [189].

Деяния «варягов» в лице Люшкова, Кагана, Осинина-Винницкого вызвали сопротивление со стороны отдельных сотрудников краевого УНКВД. Так, особоуполномоченный УНКВД Ш.А. Илистанов попытался возбудить уголовное дело против начальника 4-го отдела УГБ УНКВД Осинина-Винницкого и заместителя начальника 1-го отделения 4-го отдела УГБ УНКВД А.П. Малахова. Он стал собирать разнообразные материалы «о злоупотреблениях служебным положением и связях с подозрительными контрреволюционными элементами» этих чекистов. Как заявлял в дальнейшем один из помощников Илистанова: «По характеру переписка была серьезная — о связях с контрреволюционным троцкистским элементом». Правда, довести дело до конца особоуполномоченному не дали. Илистанов был арестован по обвинению «…в участии троцкистско-зиновьевской террористической организации» [190].

Помимо желания выслужиться перед новым наркомом, существовало еще одно обстоятельство, заставившее Люшкова торопливо выискивать «врагов» среди местных чекистов и партработников: на феврапьско-мартовском пленуме 1937 года как «пособник троцкистов» был разоблачен бывший начальник Люшкова по СПО ГУГБ НКВД СССР Г.А. Молчанов. Люшкова, проработавшего бок о бок с Молчановым в течение пяти лет, при желании тоже можно было бы обвинить по меньшей мере в «политической слепоте и идиотской болезни беспечности». Несмотря на симпатии Ежова, Люшков чувствовал двусмысленность своего положения и, взяв на себя роль ревностного исполнителя политики разоблачения и репрессий, стремился приобрести определенный «иммунитет» к обвинениям в связях с «людьми Ягоды». Случай с Молчановым стал одним из рискованных поворотов карьеры, в которых Люшкову будет удаваться опередить на один-два шага приближающуюся гибель…

Покинув в конце 1936 года Москву, Люшков стремился не утратить своих хороших взаимоотношений с наркомом внутренних дел Ежовым. Он сумел установить «…исключительно близкие отношения» с начальником Секретариата НКВД Я.А. Дейчем, ставшим к тому времени одним из самых приближенных сотрудников «железного» наркома. Случалось, что Люшков, приезжая в командировки в столицу, чуть ли не «…целые дни проводил в кабинете Дейча» [191].

Февральско-мартовский пленум ЦК 1937 года стал поворотным пунктом в кадровой политике Ежова в Наркомвнуделе. Отныне на смену руководящим работникам, связанным с Ягодой, стали выдвигаться чекисты «северокавказской группы» Евдокимова-Фриновского: В.М. Курский, A.M. Минаев-Цикановский, Н.Г. Николаев-Журид, И.Я. Дагин и другие. Именно их и их главного покровителя — Евдокимова, должен был, по замыслу Ягоды, дискредитировать в глазах партийного руководства Люшков. В известной степени ему, чуждому их групповым интересам и покровительствуемому лично Ежовым, эта «миссия» удалась.

Люшков направил новому наркому внутренних дел «компромат» на ряд бывших «северокавказцев». Среди них оказались: бывший начальник Кубанского оперсектора ОГПУ И.П. Попашенко, бывший начальник Черноморского оперсектора ОГПУ Н.В. Емец, бывший начальник Терского оперсектора ОГПУ Г.Ф. Горбач, бывший начальник СПО УГБ УНКВД по АЧК М.Л. Гатов, бывший заместитель начальника ОО УГБ УНКВД по АЧК М.А. Листенгурт. Попашенко, к примеру, обвинили в том, что он активно защищал «врага народа» А.В. Жемчужникова. Последний, будучи начальником СПО Кубанского оперсектора ОГПУ, в 1933 году решением Коллегии ОГПУ «за избиение арестованных и создание липовых дел» был осужден на пять лет заключения в лагере. Но за него вступился Попашенко. Он помог Жемчужникову не только не попасть в тюрьму, но и остаться в Ростове-на-Дону и даже восстановиться на работе в органах ОГПУ-НКВД. Уже после ареста в 1937 году Жемчужникова (его обвинили в связях с антисоветской троцкистской организацией), Попашенко припомнили этот почти четырехлетней давности факт [192].

С легкой руки Люшкова в июле 1937 года, в начале ежовской чистки чекистского аппарата на местах был арестован один из видных членов «северокавказской группы» и предшественник Люшкова по руководству УНКВД Азово-Черноморского края комиссар ГБ 3-го ранга П.Г. Рудь. Еще более скандальным происшествием стало таинственное самоубийство в июле 1937 года «фаворита» Ежова, заместителя наркома внутренних дел СССР, комиссара ГБ 3-го ранга В.М. Курского» [193].

Владимир Михайлович Курский (1897–1937) работал в органах ВУЧК-ОГПУ с Е.Г. Евдокимовым с 1921 года на Правобережной Украине и Северном Кавказе, участвовал в следствии по «Шахтинскому делу» и был одним из его преуспевавших выучеников [194]. С его именем был связан ряд громких дел на Северном Кавказе, таких как разгром отрядов Митаева и Гоцинского, ликвидация и захват видных чеченских и дагестанских бандглаварей Мажида Гебертоева, Шити Истамулова, Било Хаджи, Хамида-Ибрагима Ходжиева, шейха Апсантинского, а также ликвидация «гемуевщины» и «шипшевщины» в Кабарде, «зязиковщины» в Ингушетии, «народников» в Северной Осетии [195].

Как и Люшков, в августе 1936 года Курский получил новое назначение в Новосибирск — начальником УНКВД по Западно-Сибирскому краю. Как и Люшков, он осенью 1936 года «раскрыл» троцкистских вредителей-заговорщиков в горной промышленности Кузбасса и провел показательный судебный процесс в Новосибирске, ставший серьезным подспорьем Ежову, готовившему в Москве процесс по делу «Антисоветского троцкистского центра» (январь 1937 г.). Благодарный Ежов осыпал Курского милостями: повысил в звании, назначил начальником СПО ГУТБ НКВД СССР на место Молчанова. В апреле 1937 года Курский стал заместителем Ежова и начальником 1-го отдела (охраны) ГУГБ, отвечавшего за личную безопасность партийно-советского руководства и самого Сталина.