Гровер Ферр - 1937. Правосудие Сталина. Обжалованию не подлежит!

Трудно не признать: логика на стороне Сталина. Я.Б. Гамарник покончил с собой 31 мая 1937 года — в преддверии своего неизбежного ареста по делу Тухачевского. Как вскоре выяснилось, Гамарник принадлежал к ключевым фигурам заговора в Красной Армии и вместе с другими военными заговорщиками должен был бы предстать на скамье подсудимых.

Бухарин не «разоружился» и не переметнулся на сторону своих политических врагов. Да, кое-чем он помог следствию. Но складывается впечатление (здесь, к сожалению, нельзя быть полностью уверенным), что он соглашался давать показания только против тех, кто, как он сам, был уже арестован и фактически обречен. Но в одном можно не сомневаться: Бухарин знал об участии Ежова в антисталинском заговоре, однако отказ сообщить об этом властям делает Бухарина сообщником кровавых ежовских преступлений.

Знал ли Бухарин о совершаемых Ежовым фальсификациях следственных дел, пытках арестованных и казнях ни в чем не повинных людей? Да, знал, хотя истинные масштабы ежовских злодеяний, конечно, были ему неведомы. Бухарин, напомним, пробыл в тюремном заключении с 27 февраля 1937-го по 15 марта 1938 года, тогда как массовые репрессии начались не ранее августа 1937 года и продолжались еще несколько месяцев после вынесения ему смертного приговора.

Несмотря ни на какие тюремные засовы известия о происходящем в СССР все же попадали к Бухарину, ибо именно на них он ссылается в письме к Сталину от 10 декабря 1937 года:

«Есть какая-то большая и смелая политическая идея генеральной чистки а) в связи с предвоенным временем, Ь) в связи с переходом к демократии. Эта чистка захватывает а) виновных, Ь) подозрительных и с) потенциально подозрительных. Без меня здесь не могли обойтись. Одних обезвреживают так-то, других — по-другому, третьих — по-третьему. Страховочным моментом является и то, что люди неизбежно говорят друг о друге и навсегда поселяют друг к другу недоверие (сужу по себе: как я озлился на Радека, который на меня натрепал! А потом и сам пошел по этому пути…). Таким образом у руководства создается полная гарантия.

Ради бога, не пойми так, что я здесь скрыто упрекаю даже в размышлениях с самим собой. Я настолько вырос из детских пеленок, что понимаю, что большие планы, большие идеи и большие интересы перекрывают все, и было бы мелочным ставить вопрос о своей собственной персоне наряду с всемирно-историческими задачами, лежащими прежде всего на твоих плечах» (выделено Бухариным. — Г.Ф., В.Б.).

Таким образом, Бухарин и в самом деле кое-что знал о «генеральной чистке». Ему как минимум стало известно о шедших тогда массовых арестах. И, как легко убедиться, речь в его письме идет не об освобождении рядов ВКП(б) от партийного балласта, т. е. «чистках» в обычном смысле слова, а о масштабной кампании по проведению репрессий среди различных категорий советских граждан, к одной из которых Бухарин относил себя самого. В конце концов он был не просто «вычищен» из рядов ВКП(б), а арестован по обвинению в совершении тяжких государственных преступлений.

Но больше всего удивляет то воодушевление, которое охватывает Бухарина, когда он пишет о массовых репрессиях. Ту же особенность подметил и Дж. Гетти:

«Николай Бухарин, кому было сподручнее судить о подобных вещах, в последнем письме к Сталину расхваливал массовый террор, отмечая, что генеральная чистка была отчасти связана с «переходом к демократии». [155]

Что побуждало Бухарина поступать так? В том же письме он лицемерно заявляет о своей полной невиновности, невзирая ни на какие свои прошлые и очень подробные признательные показания. Одновременно он воздает хвалы репрессиям против «виновных», «подозрительных» и даже «потенциально подозрительных».

При более внимательном прочтении можно заметить, что Бухарина совсем не волнует, в чем именно состоит вина «виновных». Возможно, таким образом он хотел просто высказаться в поддержку приговоров, вынесенных на открытых московских процессах в 1936–1937 годах. Про две другие категории он вспоминает лишь затем, чтобы как бы невзначай напомнить: дескать, его-то самого нельзя считать виновным, хотя, конечно, «подозрительным» или только «потенциально подозрительным».

Нетрудно заметить, что Бухарин провозглашает свою невиновность только на словах. Он в то же время соглашается, что несмотря на отсутствие у него вины власти располагают достаточными уликами, чтобы держать его под стражей. Словом, и так и эдак он пытается напомнить о своей преданности Сталину: я-де совершенно чист, но в интересах СССР должен сидеть в тюрьме.

Так можно было думать, пока оставалось неизвестным, что Бухарин знал о причастности Ежова к еще не раскрытому заговору и пытался всячески утаить этот факт от Сталина, невзирая ни на какие клятвенные уверения в лояльности. Но обладание столь исключительно важными сведениями позволяет по-иному взглянуть на все, что Бухарин говорил в течение трех последних лет своей жизни.

Мы теперь понимаем: Бухарин участвовал в разветвленном и еще не раскрытом до конца заговоре, один из центров которого возглавлял нарком НКВД, наделенный чрезвычайными полномочиями на проведение репрессий против «врагов народа». Такой заговор обладал блестящими шансами на успех. А Бухарин и другие «правые» оставались его частью независимо от места пребывания — как на воле, так и в тюремном заключении. Ежовские репрессии были тоже неотъемлемой частью заговора. Вот почему мы неизбежно приходим к выводу: похвалы «генеральной чистке» Бухарин расточал не в силу высказанных им причин; репрессии входили в планы заговорщиков по дестабилизации положения в стране, по подрыву поддержки населением политики сталинского руководства, физическому устранению преданных ему членов большевистской партии и беспартийных граждан СССР, что в конце концов неизбежно вело к ниспровержению власти самого Сталина.

Бухарин написал свое письмо так, будто хотел выступить в поддержку «чистки», начатой по личной инициативе Сталина. Но Бухарин лукавил. Ему было известно, что руководство массовыми репрессиями возложено на нелояльного Ежова, который участвовал в заговоре «правых» и стремился к отрешению Сталина от власти, причем при поддержке Германии и Японии.

Словом, письмо Бухарина — не только попытка обмануть Сталина. В послании ясно выражена солидарность с Ежовым, который в те самые месяцы и дни, прибегая к ложным обвинениям, пыткам и незаконным арестам членов партии и беспартийных советских граждан, хладнокровно уничтожал тысячи и тысячи ни в чем не повинных людей.