Гровер Ферр - 1937. Правосудие Сталина. Обжалованию не подлежит!

«В интервью с Северином Бьялером (Severyn Bialer) и Джейн Загория (Jane Zagoria) Николаевский и не указал, какие части «Письма» взяты из Бухарина, Шарля Раппопорта (французского коммуниста), из иных источников или принадлежат самому Николаевскому. Тем не менее Коэн и другие [авторы] считают «Письмо» надежным источником». [247]

Вот, кстати, тот самый фрагмент «Письма»:

«Рютин, который в то время находился не то в ссылке, не то в изоляторе (где и была написана его платформа), был привезен в Москву — и на допросе признал свое авторство. Вопрос о его судьбе решался в Политбюро, так как ГПУ (конечно, по указанию Сталина) высказалось за смертную казнь, а Рютин принадлежал к старым и заслуженным партийным деятелям, в отношении которых завет Ленина применение казней не разрешал.

Передают, что дебаты носили весьма напряженный характер. Сталин поддерживал предложение ГПУ. Самым сильным его аргументом было указание на рост террористических настроений среди молодежи, в том числе и среди молодежи комсомольской. Сводки ГПУ были переполнены сообщениями о такого рода разговорах среди рабочей и студенческой молодежи по всей стране. Они же регистрировали немало отдельных случаев террористических актов, совершенных представителями этих слоев против сравнительно мелких представителей партийного и советского начальства. Против такого рода террористов, хотя бы они были комсомольцами, партия не останавливалась перед применением «высшей меры наказания», и Сталин доказывал, что политически неправильно и нелогично, карая так сурово исполнителей, щадить того, чья политическая проповедь является прямым обоснованием подобной практики, только с советом не размениваться на мелочи, а ударить по самой головке. Ибо платформа Рютина, утверждал Сталин, является не чем иным, как обоснованием необходимости убить его, Сталина.

Как именно разделились тогда голоса в Политбюро, я уже не помню. Помню лишь, что наиболее определенно против казни говорил Киров, которому и удалось увлечь за собою большинство членов Политбюро. Сталин был достаточно осторожен, чтобы не доводить дело до острого конфликта. Жизнь Рютина тогда была спасена». [248]

Если принять за чистую монету намеки Николаевского, что источником слухов стал сам Бухарин, последний, как справедливо указывает Гетти, все равно не мог участвовать в обсуждении рютинской участи. [249]Решение, как стоит напомнить, принималось опросом членов Политбюро.

Теперь известно: «рютинская платформа» готовилась на основе более раннего и подготовленного Бухариным программного документа, поэтому истинным автором платформы был, конечно, не Рютин. В первых же своих признательных показаниях от 2 июня 1937 года Бухарин писал:

«Рютинская группа должна была прикрыть то обстоятельство, что платформа является платформой всей «правой» организации в целом: это был псевдоним, под коим выступала организация «правых», псевдоним, обеспечивавший от ударов центр и организацию в целом».

В тех же показаниях Бухарин отмечал, что еще до его визита к Николаевскому «рютинская платформа» была уже известна последнему от Рыкова. Не только Бухарин, но также Рыков, Зеленский, Икрамов и другие подсудимые подтвердили эти сведения на мартовском процессе 1938 года.

Коэн далее пишет: «Именно в связи с рютинским делом Сталин принял твердое решение избавиться от всех ограничений…».

О чем говорится и в посвященном Рютину сборнике, написанном с откровенно антикоммунистических позиций. Но в отличие от многих других утверждений данный тезис ничем не документирован и опубликован, как если бы речь шла о чем-то общеизвестном. Гетти справедливо указывает, что слух необоснован; что он появился, по-видимому, где-то в Париже и пересказан Николаевским в сборнике «Власть и советская элита» (1965). [250]

Коэн подчеркивает:

«Не приходится больше серьезно сомневаться в том, что это покушение подготовил с помощью своих агентов сам Сталин». [251]

Дело обстоит ровным счетом наоборот: не вызывает вообще никаких сомнений полная непричастность Сталина к убийству Кирова. [252]Ныне даже приверженцы господствующей «антисталинской» парадигмы начинают отходить от изложенной Коэном версии хотя бы и ценой оскорбительных сравнений с отрицателями «холокоста», выдвигаемых такими деятелями, как Роберт Конквест и Эми Найт. [253]

В одной из недавних публикаций Игорь Пыхалов подготовил краткий обзор главнейших мифов, связанных с убийством «Мироныча». Пыхалов осторожен; его главный вывод состоит в том, что убийца Кирова Николаев совершил свое преступление в одиночку. Однако есть свидетельства, что за спиной Николаева стояли подстрекатели, жаждавшие смерти Кирова. Именно такие показания были получены от тех, кто проходил по делу об убийстве, хотя российские власти доныне рассекретили ничтожно малую часть следственных материалов. Встречу Николаева и Кирова в коридоре Смольного, быть может, следует признать роковой случайностью, однако ненависть, какую убийца испытывал к будущей жертве, не была случайной. На следствии и в суде Котолынов и ряд других подсудимых отрицали, что Николаев действовал по чьей-то указке, но одновременно признались в собственном подстрекательстве. И нет причин считать, что такие заявления не заслуживают доверия. [254]

А вот еще одно коэновское заявление, достойное нашего внимания:

«В ближайшие годы десятки тысяч людей будут расстреляны за участие в покушении на Кирова».

Не ясно, какие именно первоисточники легли в основу данного утверждения, причем неизвестны они до сих пор. Хотя, разумеется, помимо Николаева, чья вина ни у кого не вызывает сомнений, были и другие пострадавшие за причастность к преступлению.

Ни советские, ни нынешние российские власти так и не предали огласке следственные материалы дела об убийстве Кирова, отказано в доступе к ним даже тем немногим избранным и наделенным доверием ученым-историкам. Однако после развала СССР малая толика источников все же просочилась через глухую стену секретности. [255]И те немногие преданные огласке документы указывают на реальную связь Николаева с подпольными группами зиновьевцев, включая тех нескольких людей, которые были осуждены и казнены вместе с убийцей.

Из письма осведомительницы Волковой 1956 года известно, что о подготовке убийства ей стало известно заранее и сведения об этом фигурировали в следственном деле 1934 года, хотя ни одним из ее донесений того времени мы не располагаем. [256]Одного такого факта достаточно, чтобы понять, как много нераскрытых тайн могут содержать материалы дела об убийстве Кирова.

Но мы пока не рассматривали показаний на московском процессе 1938 года и части материалов предварительного следствия, связанных непосредственно с Г. Г. Ягодой. Признания последнего весьма разнородны. Сознавшись в согласии на подготовку убийства и мероприятий по его сокрытию, он настаивал, будто не знал, что речь идет о Кирове. Кроме того, Ягода утверждал, что необходимость убийства Кирова он обсуждал с Енукидзе и обещал тому не стоять на пути. Но Ягода снова и снова повторял, что не принимал активного участия в совершении преступления. Наконец, есть стенограммы допросов Каменева (10 августа 1936 года) и Зиновьева (28 июля 1936 года), в каждом из которых подследственные подтвердили, что заранее знали о подготовке убийства. [257]