Гровер Ферр - 1937. Правосудие Сталина. Обжалованию не подлежит!

В том же письме Бухарин заявляет, что «на [февральско-мартовском (1937)] Пленуме… говорил сущую правду». [36] «Прости меня, Коба…». Неизвестное письмо Н. Бухарина. // Источник. 1993, № 0. С. 23. Но, как справедливо подметил Гегги, это утверждение противоречит остальному содержанию письма:

«В своем заявлении… Бухарин признал чуть больше, чем на февральском (1937) Пленуме Центрального Комитета. Там он отрицал, что располагает сведениями о заговорщической или какой-то иной деятельности своих бывших приверженцев после 1930 года. Но в письме он сознался, что не позднее 1932 года те затеяли что-то недоброе и что из жалости к ним или в надежде на их перевоспитание он не стал сообщать о них Сталину: «Когда-то я от кого-то слыхал о выкрике… Мне бегло на улице… сказал Айхенвальд (ребята собирались, делали доклад) — или что-то в таком роде, и я это скрыл, пожалев «ребят»… В 1932 году я двурушничал и по отношению к «ученикам», искренне думая, что я их приведу целиком к партии…»

Трудно понять, как такое признание могло привести к чему-то иному, кроме как подорвать, возможно, еще сохранявшееся доверие к Бухарину. Вместе с показаниями на двух последних пленумах, где он присутствовал, его признание представляло собой очередную частичную уступку, каждая из которых становилась пагубнее предыдущей. Таким образом, у Сталина мог возникнуть законный вопрос, когда же Бухарин говорил (или скажет) всю правду о своих собственных связях и о том, что ему известно о деятельности других лиц». [37] Getty, Naumov.P. 563.

До сих пор никто, кажется, не заметил еще одну характерную особенность письма: если все сказанное там считать правдой, тогда его следует признать исчерпывающим доказательством, что признания Бухарина не могли появиться вследствие физического насилия или угроз, адресованных семье или ему самому, или в результате ужасающих условий тюремного содержания.

Хотя письмо Бухарина противоречит некоторым его прежним уверениям в невиновности, у сторонников бухаринской невиновности оно тем не менее считается безусловно «правдивым» документом. Между тем в 1971 году один из близких бухаринских соратников — швейцарский коммунист и член Исполкома Коминтерна Жюль Эмбер-Дро опубликовал мемуары, где среди прочего поведал:

«Еще Бухарин сказал мне, что они решили использовать индивидуальный террор, чтобы избавиться от Сталина».

Среди всех обвинений Бухарина самое, пожалуй, серьезное связано с его участием в заговоре с целью убийства Сталина. По словам Эмбер-Дро, уже в 1929 году Бухарин говорил, что для отстранения от власти Сталина он и его сообщники приняли решение прибегнуть к террору (т. е. к убийству). Хотя о последнем довольно много сказано в показаниях от 2 июня 1937 года и на процессе 1938 года, тем не менее в письме Сталину от 10 декабря 1937 года и на всех известных нам очных ставках обвинения в терроре Бухарин категорически отвергал.

Но утверждение Эмбер-Дро доказывает, что Бухарин лгал Сталину в личном послании от 10 декабря 1937 года. [38] Кроме того, это письмо представляет собой пример отвратительного раздувания сталинского культа: «Я… научился по-умному тебя ценить и любить». Славословия такого сорта вряд ли были способны посеять доверие ко всему написанному в письме. Неужели Бухарин полагал, что Сталин настолько глуп и будет верить этой сентиментальной болтовне? Что касается самого Эмбер-Дро, то он считался другом Бухарина и ненавидел Сталина. Кроме того, мемуарист проживал за пределами СССР, а потому не может быть и речи о его принуждении к «нужным» заявлениям.

И уж если в 1929-м Бухарин признавал террор допустимым методом политической борьбы, нельзя исключать, что он придерживался того же мнения годы спустя. Остается только сказать: когда в 1971 году вышли в свет мемуары Эмбер-Дро, историки, пишущие о Бухарине, рассказ швейцарца о планах убить Сталина сопроводили гробовым молчанием…

«Будущему поколению руководителей партии» — так называется документ, публикация которого состоялась со слов вдовы Бухарина Анны Лариной на страницах еженедельника «Московские новости». Дата выхода в свет — 3 декабря 1987 года — указывает, что письмо было напечатано в рамках кампании в пользу формальной реабилитации Бухарина, действительно состоявшейся всего несколько недель спустя. По словам Лариной, Бухарин подготовил свое письмо-обращение во время февральско-мартовского (1937) Пленума Центрального Комитета и просил выучить свое послание наизусть. [39] Пленум начался 23 февраля 1937 года с вечерней сессии, а решение об аресте Бухарина и Рыкова было вынесено 27 февраля.

Ларина утверждает, что по памяти воспроизвела письмо на бумаге, лишь когда узнала о выступлении Хрущева с «закрытым» докладом на XX съезде КПСС (1956), т. е. через 19 лет после предполагаемой даты написания; оно с тех пор хранилось у нее в записанном виде. Если Ларина и сказала чистую правду, особенности человеческой памяти таковы, что по прошествии без малого двух десятилетий любой текст мог претерпеть существенные метаморфозы. Но проблемы с письмом вмиг исчезают, если допустить, что в действительности оно было не записано, а составлено после XX съезда, возможно, даже годы спустя. В самом документе, адресованном «поколению руководителей» далекого будущего, Бухарин якобы просит о своем «оправдании и восстановлении в партии», что произошло в считаные недели и дни после публикации письма, но к тому времени обросло множеством слухов, начавших распространяться еще в годы хрущевских реабилитаций и особенно после XXII партсъезда (1961). Что, как представляется, и есть наиболее вероятное время написания этого «послания».

В глаза бросается и несоответствие взглядов автора письма и реального Бухарина времен февральско-мартовского Пленума 1937 года. Так, обращаясь к будущим руководителям партии, автор пишет немало горьких слов о Сталине. Между тем в подлинных документах, составленных Бухариным незадолго до и после ареста, — в большом письме в Центральный Комитет, в репликах и в выступлениях на Пленуме и, наконец, в письмах от 15 апреля, 29 сентября и, разумеется, в письме-опровержении от 10 декабря 1937 года, которое разбиралось чуть выше, — о Сталине говорится только уважительно, а кое-где встречаются даже признания в любви… [40] В дополнение к обсуждавшемуся выше письму от 10 декабря 1937 года известны еще два послания Бухарина Сталину: письмо от 15 апреля 1937 года (см.: Источник. 2000. № 3. С. 46–58) и неопубликованное письмо от 29 сентября 1937 года («Архив Волкогонова», контейнер 27, дело 6). По словам Стивена Коэна, существует еще одно короткое письмо, датированное 14 ноября 1937 года, с которым авторам пока не удалось познакомиться (С. Коэн — Г. Ферру, личное послание от 23 октября 2003 года).