Евгений Горбунов - Сталин и ГРУ

Зорге, как резидент в Китае, подчинялся начальнику Управления, то есть непосредственно Берзину. И принимать участие в спасении Ноуленсов он мог только с его согласия. Было ли ошибкой со стороны руководства Разведупра привлечение его к делу Ноуленсов? Сложно ответить на этот вопрос сейчас, спустя столько лет. В те годы людей не хватало, и, очевидно, Пятницкий попросил Берзина помочь людьми особенно в таком благородном деле, как спасение товарищей. Возможно, что на Берзина оказали нажим и по линии ЦК партии и он, как дисциплинированный партиец, не смог отказать, хотя и понимал все отрицательные последствия такой помощи. Ясно одно, что по собственной инициативе Берзин вряд ли мог дать разрешение Зорге оказать помощь в деле Ноуленсов.

Во всяком случае, документально подтверждается, что руководство Разведупра было не в восторге от участия в таких делах. Зорге также тяготился этой «повинностью». Об этом свидетельствует его письмо «Михаилу» в мае 1932 года, в котором он писал: «…Мы просим настойчиво освободить нас от всей этой сверхнагрузки. Не потому, что мы ленимся, а потому, что наше положение не позволяет нам больше заниматься еще этими связями. Я уже по крайней мере достаточно скомпрометирован». Конечно, угрозой провала было не только его участие в деле Ноуленсов. Зорге достаточно открыто общался с Агнесс Смедли, известной своими левыми взглядами и находившейся под подозрением китайской полиции. В 1932 году японские спецслужбы арестовали в Бейпине источник Ходзуми Одзаки по подозрению в шпионаже в пользу компартии Китая. Контакты Зорге с Одзаки не были ни для кого тайной, и тень подозрения могла пасть на резидента. И наконец, накануне отъезда Зорге в Москву его навестил шеф секретной службы компартии Кан Шен и предупредил, что в разведывательную сеть проник провокатор. Сам факт того, что шефу секретной службы был известен нелегальный резидент Разведупра и его адрес, говорил о неблагополучии в системе конспирации резидентуры. Так что проколов и упущений у Зорге в Китае хватало.

Документальное подтверждение отзыва Рамзая из Китая можно дополнить следующим фактом. В 1955 году Следственное управление КГБ занималось реабилитацией погибших в 1937–1938 годах сотрудников военной и политической разведок. Проверялись их «показания», выбитые на следствии, и для этого посылались запросы в другие организации. 19 декабря 1955 года ГРУ в ответ на запрос начальника Следственного управления КГБ сообщило о том, что «нелегальный резидент Рамзай возглавлял нелегальную сеть Разведупра в Шанхае в 1930–1932 годах. В связи с угрозой его провала, ввиду грубых организационных ошибок, допущенных Рамзаем, из Шанхая он был отозван в Центр». Этот документ может поставить точку в спорах о том, почему Зорге был вынужден прекратить разведывательную работу в Китае, хотя впоследствии подозрения о его «засвеченности» не подтвердились. Истинный характер и возможные последствия упущений и ошибок Зорге в Шанхае были основательно изучены и взвешены Берзиным и Мельниковым, после чего был сделан вывод, что нет оснований считать его расшифрованным китайской и сотрудничавшей с ней японской контрразведками. Очевидно, после такого расследования и было принято решение готовить Зорге для новой командировки в Японию.

По прибытии Зорге в Москву произошло его переориентирование, а вернее, более точное нацеливание на новый объект военно-стратегической разведки — Японию. Теперь сама разведывательная цель — вскрытие планов и военных замыслов противника — становилась яснее и проще, зато организационная задача разведки — создание надежной и глубоко проникающей в государственный и военный аппарат разведывательной сети, которая позволяла бы следить за практическими мероприятиями будущего агрессора, представлялась куда труднее, чем с территории третьего государства. Нужно было проникнуть в сердце врага, или, как тогда выражались, в «берлогу зверя», и следить за каждым его шагом.

Первая беседа с Берзиным после возвращения из Шанхая была сугубо информационной. «Старик» предпочитал слушать и вникать в суть событий на Дальнем Востоке, о которых говорил уже опытный журналист и разведчик. На первой беседе были, конечно, и его ближайшие помощники — начальник агентурного отдела Борис Мельников и начальник информационной службы Александр Никонов. Оба внимательно слушали сообщение Зорге. Лишь изредка, когда Рихард называл новые имена или важные факты, Берзин уточнял их, занося при этом в развернутый на столе блокнот. Руководитель военной разведки не любил во время работы или беседы телефонных звонков и больше двух аппаратов на столе не держал: один для связи с подчиненными, другой — аппарат внутренней связи, по которому мог позвонить изредка Ворошилов или кто-либо из его заместителей. Во время беседы в приемной всегда находилась его секретарша Наташа Звонарева, готовая отразить «натиск» любого, спешно ворвавшегося посетителя.

Берзин умел слушать и направлять беседу, лишь изредка корректируя ее ход вопросами и уточнениями. Обычно беседа заканчивалась по обоюдному согласию, и Ян Карлович имел привычку кратко ее подытожить. Так было и на этот раз.

— Ну что ж, — сказал он, — будем считать, что ближайшая задача выполнена. Дальнейшая задача будет несколько труднее. Японскую крепость все равно предстоит брать нам с вами, Рихард.

Перед тем как отпустить Зорге, «Старик» встал со своего места, подошел к Зорге и Никонову и как бы в назидание подчеркнул:

— Александр Матвеевич, постарайтесь до отъезда Рихарда на отдых и в Берлин сверить с ним ваши оценки по Дальнему Востоку, особенно в области военной экономики и новых вооружений в Японии. Мы должны точно знать, каким оружием японцы собираются воевать и на сколько у них хватит пороху.

Вот так — лаконично, без натяжки и повышения тона этот требовательный руководитель умел выслушать, расположить к себе и направить по пути деятельной работы каждого, кто посвятил свой талант, сердце и жизнь благородному делу разведки.

Дипломатические отношения между Советским Союзом и Японией были восстановлены в 1925 г., и первый полпред Виктор Копп вместе с сотрудниками прибыл в Токио. Японское военное руководство решило воспользоваться ситуацией, и генштаб империи обратился с просьбой как можно быстрее решить вопрос о назначении в Токио советского военного и военно-морского атташе (авиационных атташе тогда еще не было). Генштаб уже подобрал своих кандидатов на эти должности для японского посольства в Москве и сообщил в полпредство все необходимые данные о них.

Еще с конца XIX века военные дипломаты считались легальными разведчиками своей страны в стране пребывания. Поэтому их подбор и назначение всегда согласовывались с руководством военной разведки своей страны. Так было во времена Российской империи, так было и при советской власти. С 1924 г., когда Берзин встал во главе Управления и до его ухода в апреле 1935-го он лично подбирал и инструктировал всех военных дипломатов и их помощников. Конечно, официальные назначения проводились соответствующим приказом наркома и окончательным утверждением в кабинетах ЦК ВКП(б). И Фрунзе, и его преемник Ворошилов подписывали такие приказы о назначениях только после согласования с Берзиным.