С. Ярославцева - Девять веков юга Москвы. Между Филями и Братеевом

Одоевской владел селом Зюзином чуть больше двух лет. 20 декабря 1686 г. он умер (похоронен в Троице-Сергиевой лавре). Судя по завещанию Никиты Ивановича, Зюзино по особому указу великих государей предоставили во владение «боярыне вдове княгине Акилине Федоровне до ее живота», т. е. пока она жива. Но Акилина Федоровна не прожила и полугода. А село Зюзино снова перешло в распоряжение Большого Дворца и в том же 1687 г. из категории раздаточных сел было пожаловано новому владельцу – боярину князю Борису Ивановичу Прозоровскому.

Рядом с селом Зюзином тогда находилось крохотное сельцо Черемха (по переписи 1678 г. в нем было всего два двора: двор вотчинника, где жили приказчик и два дворовых человека, и скотный двор, в котором жили и содержали скот четыре старинных деловых человека; крестьян и бобылей в сельце не было). Сельцо принадлежало старшему брату князя Бориса Прозоровского – князю Петру Ивановичу Прозоровскому, который после гибели отца стал опорой и поддержкой для младшего брата [391].

В 1635 г. сельцо Черемху приобрел думный дьяк (в дальнейшем думный дворянин и печатник) Федор Федорович Лихачев. Его дочь Прасковья Федоровна в 1643 г. вышла замуж за стольника князя Ивана Семеновича Прозоровского, и у них родились три сына и три дочери [392]. В 1666 г. Ф.Ф. Лихачев отказал сельцо Черемху старшему внуку Петру Прозоровскому.

Князья Прозоровские – ветвь древнего княжеского рода князей Ярославских, потомки которых, удельные князья Моложские, в XVIII колене от Рюрика приняли от принадлежавшего им в Моложском уезде (на территории теперешней Ярославской области) села Прозорова фамилию князей Прозоровских. Так как в XVIII в. дочь боярина князя Андрея Петровича Прозоровского (XXV колено) вышла замуж за Федора Федоровича Мусина-Пушкина, село это перешло в род Мусиных-Пушкиных, а в начале XIX в. находилось во владении графа Алексея Ивановича Мусина-Пушкина, знаменитого открывателя «Слова о полку Игореве» [393].

Герб князей Прозоровских

Особенно много князей Прозоровских служило первым царям Романовым – Михаилу Федоровичу, Алексею Михайловичу, Федору, Ивану и Петру Алексеевичам. Все они были детьми, внуками и правнуками князя Семена Васильевича, деда Петра и Бориса Ивановичей, который начинал служить Михаилу Федоровичу, а боярином стал в 1647 г. при царе Алексее Михайловиче. Вместе с боярином князем Никитой Ивановичем Одоевским Семен Васильевич работал над Соборным Уложением 1649 г.

Князь Иван Семенович был пожалован из стольников в бояре в декабре 1656 г. [394]Княгиня Прасковья Федоровна тогда же была пожалована в боярыни, а в 1667 г. сделалась верховой боярыней Московского двора. При принятии этого чина верховые боярыни в те времена присягали царице: «Лиха не учинити и не испортити, зелья лихова и коренья в естве и в питье не подати и ни в какие обиходы не класти и лихих волшебных слов не наговаривати... над платьем и над сорочками, над портами, над полотенцами, над постелями и надо всяким государским обиходом лиха никоторого не чинити» [395].

Это возвышение приблизило княгиню Прозоровскую к царицыну кругу. До того ни одна княгиня Прозоровская не удостаивалась чести быть приезжей боярыней у цариц. Но когда боярин князь Иван Семенович Прозоровской в 1668 г. был послан на смену воеводе князю Хилкову главным воеводой в Астрахань, около которой разгорался бунт Степана Разина, Прасковья Федоровна отправилась туда за мужем с двумя младшими сыновьями (двумя Борисами) [396]. В 1670 г., в год взятия Астрахани Разиным, князю Борису старшему было 16 лет, а младшему – 8. Во многих источниках рассказывается история гибели семьи астраханского воеводы так, что старший брат оказывается жив. Вот как описана эта история в Русском биографическом словаре (кстати, фактами из этого словаря приходится пользоваться как документальными данными, но они, увы, нередко далеки от реальности):

«Как говорят, он спасся от гибели благодаря смелому и умному ответу, который дал Разину. Степан Разин после казни воеводы уже собирался покинуть разграбленную Астрахань, но, решив, что у воеводы были богатства, велел разыскать его сыновей. Прасковья Федоровна скрывалась с ними в кельях монастыря, но детей вырвали из ее рук и доставили к Разину. Восьмилетний Борис Меньшой был повешен за ноги, а Большего Разин стал допрашивать: “Где таможенные деньги, что собирали в Астрахани с торговых людей? Твой отец или завладел ими, или промышлял?” Молодой князь сказал, что отец его “никогда этими деньгами не корыстовался”, и в доказательство своих слов разъяснил порядок следования таможенных денег и прибавил, что оставшиеся средства пошли на жалованье служилым людям, а личное имущество отца было разграблено при взятии города. Сообразительность спасла юношу. По возвращении вместе с матерью в Москву в 1672 г. князь Борис был сделан стольником, а через два года комнатным спальником царевича Феодора Алексеевича».

Однако в конце публикации главы (к сведению читателю, главы я писала поочередно, и они сразу же, частями, шли в печать в районную газету) я обнаружила, что сведения эти неверны. Выжил, наоборот, младший брат. Это стало ясно, когда я нашла в Третьяковской галерее портрет новгородского воеводы боярина князя Бориса Ивановича Прозоровского, на котором была запись, сообщающая о возрасте боярина. Не буду сейчас говорить о портрете (о нем позже). Но, вероятно, биографы РБС не были знакомы с этим портретом, когда утверждали, что в Астрахани вместе с отцом погиб Борис меньшой.

Я разыскала сборник документов по восстанию Степана Разина и обнаружила там дополнительные подтверждения возраста князя Бориса – в расспросных речах стрельцов и пленных казаков С. Разина, допрошенных в августе–сентябре 1670 г. Отличающиеся в деталях, эти речи сходны в одном: все те, кто знал о гибели сына астраханского воеводы, говорили, что остался жив именно младший. Московский стрелец седьмой сотни А.С. Матвеева приказа Исайка Екимов сын Алексинец рассказывал, что Степан Разин раненого боярина и воеводу князя Ивана Семеновича Прозоровского и брата его стольника князя Михайла Семеновича, связав вместе, сбросил с высокой городовой стены, как и многих защитников Астрахани, «...а 2-х де сынов ево, боярских, на городовой стене повесил за ноги, и висли де они на городовой стене сутки. И одного де, боярского большого сына, сняв со стены, связав бросил с роскату ж, а другово, боярского меньшого сына, по упрошению астраханского митрополита, сняв со стены и положа де на лубок, отвезли к матери ево в монастырь» [397].