Роберт Кершоу - 1941 год глазами немцев. Березовые кресты вместо Железных

«Вся подготовка свидетельствовала о скором нападении на Советский Союз, — заявил рядовой пехоты Вальтер Штолль. — Мы с трудом верили в это, но факты говорили сами за себя». И перспектива была не из радужных. «Мы продолжали надеяться, что все это не всерьез», — продолжал он. Ранним утром 21 июня офицеров вызвали на совещание. Обычно это предвещало что-то серьезное. Именно так случилось и на этот раз.

«В 14 часов рота выстроилась. Лейтенант Хельмштедт, командир роты, с мрачным видом появился перед нами. Он зачитал приказ фюрера вермахту, — теперь нам стала понятна цель нашего пребывания здесь и всей тайной подготовки последних недель».

Унтер-офицер Гельмут Колаковски, еще один пехотинец, узнал обо всем примерно таким же образом.

«Поздним вечером наш взвод собрали в сараях и объявили: «Завтра нам предстоит вступить в битву с мировым большевизмом». Лично я был просто поражен, это было как снег на голову, а как же пакт о ненападении между Германией и Россией? Я все время вспоминал тот выпуск «Дойче вохеншау», который видел дома и в котором сообщалось о заключенном договоре. Я не мог и представить, как это мы пойдем войной на Советский Союз».

Как и предполагалось, приказ фюрера вызвал удивление и недоумение рядового состава. «Можно сказать, мы были огорошены услышанным, — признавался Лотар Фромм, офицер-корректировщик. — Мы все, я подчеркиваю это, были изумлены и никак не готовы к подобному». Зигфрид Лауэрвассер, прикомандированный к люфтваффе и следовавший к месту назначения поездом, тот вообще ни о чем не подозревал. «Нам никто не сообщил, куда и зачем мы едем, — заявил он и рассказал, как пытался сориентироваться по местности, глядя из окна вагона. — Подъехали к какой-то станции, название было написано по-польски». В ту же ночь они прибыли на место, где их разместили в только что сооруженных бараках на 100 человек. Один из офицеров показал им, где разместиться. Как только Лауэрвассер вместе со своими товарищами собрались, офицер, по-видимому, уже не в состоянии молчать, признался им:

«Мне не положено об этом говорить, ребята, но в 4 часа утра все и начнется!» Мы были в шоке. Что должно начаться? Потом, уже к вечеру, мы понемногу стали понимать, кого нам предстоит атаковать. Мы столько тогда передумали!»

«Об операции «Барбаросса» и о том, что нам предстоит выступить, мы узнали всего за несколько часов до ее начала», — так вспоминал тот день Эдуард Янке из 2-й дивизии СС «Дас рейх».

Узнав о том, что все-таки их ожидает, все почувствовали облегчение. На смену неизвестности пришло волнение. «Это томительное ожидание измотало всех», — сокрушался один ефрейтор.

«Теперь уж поскорее бы», — думали все. В конце концов, чем раньше эта война начнется, тем раньше закончится. Нервозность пронизывает строчки писем домой. «Мы все здесь просто измучились от ожидания», — писал один солдат.

«Обо всем напишу потом. Трудно, очень трудно все это осознать. Сейчас, конечно, нервы на пределе, но зато потом нас ждет победоносное завершение!»

Многие, вероятно, даже большинство смотрели на все хладнокровно. В конце концов, они ведь солдаты. Для офицеров и унтер-офицеров война была уже не в новинку, кое-каким опытом они располагали. Те и восприняли новость гораздо спокойнее. Предыдущие кампании оказались недолгими и победоносными. «Мы были непоколебимо уверены, что и эта тоже не затянется», — заявил ефрейтор Эрих Шютковски из горнопехотного полка.

«Лично я, бросив взгляд на карту, на все эти просторы, задумался, мне вспомнилась участь Наполеона, постигшая его в России. Но я вскоре об этом позабыл. Позади было столько побед, что никто из нас всерьез не задумывался о поражении».

«Почему вам всем кажется, что это затянется надолго? — допытывался один ефрейтор в своем ответном письме домой. — С Россией дело в шляпе, как говорится, я теперь не сомневаюсь, что наша победа не за горами». Для гауптштурмфюрера Клинтера, командира роты из 3-й дивизии СС «Мертвая голова», новость о предстоящей войне с Россией вряд ли была сюрпризом — типичная реакция видавшего виды солдата. «Утром начинается война с Россией. В 4.00», — будничным голосом объявил он подчиненным. Ничего не попишешь — приказ есть приказ, и мы обязаны ему подчиниться. Ведь было столько примеров, когда фюрер, опираясь на присущий ему дар предвидения, оказывался прав.

И фаталистическое восприятие вполне отвечало духу офицера СС: «никаких сомнений и размышлений быть не должно». Чаще всего на смену изумлению приходили холодная решимость и вера в победу. Бенно Цайзер, проходивший в тот период обучение на военного водителя в одном из учебных подразделений вермахта, демонстрировал типичный для тыловика восторг.

«Все это кончится через каких-нибудь три недели, нам было сказано, другие были осторожнее в прогнозах — они считали, что через 2–3 месяца. Нашелся один, кто считал, что это продлится целый год, но мы его на смех подняли: «А сколько потребовалось, чтобы разделаться с поляками? А с Францией? Ты что, забыл?»

Впоследствии все очень часто вспоминали тот последний мирный вечер у демаркационной линии в Польше. Обер-лейтенант Зигфрид Кнаппе, артиллерист, видел «безмятежно спящую и освещаемую луной деревню в нескольких километрах, которой суждено было стать нашей первой целью». Кнаппе еще подумал, какой прекрасный ночной пейзаж для картины. «Вдыхая пряный аромат хвои, я обошел свое подразделение, еще раз проверив, все ли в порядке». Ожидание боя обостряет чувства, подобно сильнодействующему лекарству, все виделось как-то обостренно, четче обычного.

«Теперь я уже задумывался о каждом из них в отдельности, чего раньше я за собой не замечал. Одни робкие, застенчивые, другие дерзкие; одни угрюмые, другие смешливые; одни честолюбивы, другие безмятежны; одни расточительны, другие скопидомы. Самые разные мысли роились в этих головах под стальными касками… Один солдат что-то бурчал про себя, будто в полудреме. На лицах читалось предчувствие неизвестного, другие вспоминали дом и своих любимых».

Кнаппе в своих людях не сомневался. «Они сильные, умелые и уверенные в себе». Конечно, ветеранов тоже одолевали сомнения, но они держали эмоции на замке. Гауптман Ганс фон Лук, прошедший кампанию во Франции, следовал нехитрому правилу солдата — «думай о хорошем, не позволяй себе думать о плохом». В конце концов, разве кампания во Франции не была образцовой? А ведь тоже боялись. «Но теперь эйфорию минувших месяцев сменяли более трезвые размышления». Кнаппе сознавал, что «даже молодые, взращенные на национал-социализме солдаты не считали, что Россию можно одолеть одним только идеализмом». И на следующее утро эти солдаты, по примеру своих предшественников незапамятных времен, «сосредоточатся на настоящем, на выполнении своего «долга».