Вик Спаров - Полная история масонства в одной книге

Но масонство – это не только миросозерцание, наука нравственности, система символов и ритуалов и определенный образ жизни. Масонство, в полном согласии с самим значением этого термина, часто непосредственно занималось и занимается «возведением здания», причем здания политического, под каковым нередко понималось государственное новообразование. О том, что это именно так, свидетельствует, например, все тот же Роже Лерэй: «Не масонство подняло восстание американцев против английского империализма. Хотя наиболее решительными участниками этого восстания были масоны. Вашингтон стал Вашингтоном потому, что был масоном. Как и Франклин. Как и Лафайет. Масон О\'Хиггинс – „отец” Чили. Аргентину „создал” Сан-Мартин. Боливар построил Большую Колумбию, Хуарес – современную Мексику. Все они – масоны».

В данном случае нам представляется разумным привести здесь довольно пространный отрывок из романа Л. Н. Толстого «Война и мир», где описывается беседа Пьера Безухова с неким масоном, с которым его столкнула судьба, и где Толстой с присущими ему простотой и гениальностью приоткрывает некоторые нравственные черты масона, а также идеалы и истины масонства, в первую очередь идею Бога и отношение к Нему масонов. (Считается, что и сам Толстой был посвящен в масоны, хотя какие-либо документальные подтверждения этого факта отсутствуют.)

«– Я никогда не посмею сказать, что я знаю истину, – сказал масон, все более и более поражая Пьера своею определенностью и твердостью речи. – Никто один не может достигнуть до истины; только камень за камнем, с участием всех, миллионами поколений, от праотца Адама и до нашего времени, воздвигается тот храм, который должен быть достойным жилищем великого Бога, – сказал масон и закрыл глаза.

– Я должен вам сказать, я не верю, не… верю в Бога, – с сожалением и усилием сказал Пьер, чувствуя необходимость высказать всю правду.

Масон внимательно посмотрел на Пьера и улыбнулся, как улыбнулся бы богач, державший в руках миллионы, бедняку, который бы сказал ему, что нет у него, у бедняка, пяти рублей, могущих сделать его счастие.

– Да вы не знаете Его, государь мой, – сказал масон. – Вы не можете знать Его. Вы не знаете Его, оттого вы и несчастны.

– Да, да, я несчастен, – подтвердил Пьер, – но что же мне делать?

– Вы не знаете Его, государь мой, и оттого вы очень несчастны. Вы не знаете Его, а Он здесь, Он во мне, Он в моих словах, Он в вас и даже в тех кощунствующих речах, которые вы произнесли сейчас, – строгим дрожащим голосом сказал масон.

Он помолчал и вздохнул, видимо, стараясь успокоиться.

– Ежели бы Его не было, – сказал он тихо, – мы бы с вами не говорили о Нем, государь мой. О чем, о ком мы говорили? Кого ты отрицал? – вдруг сказал он с восторженной строгостью и властью в голосе. – Кто Его выдумал, ежели Его нет? Почему явилось в тебе предположение, что есть такое непонятное существо? Почему ты и весь мир предположили существование такого непостижимого существа, существа всемогущего, вечного и бесконечного во всех своих свойствах?.. – Он остановился и долго молчал.

Пьер не мог и не хотел прерывать этого молчания.

– Он есть, но понять Его трудно, – заговорил опять масон, глядя не на лицо Пьера, а перед собою, своими старческими руками, которые от внутреннего волнения не могли оставаться спокойными, перебирая листы книги. – Ежели бы это был человек, в существовании которого ты бы сомневался, я бы привел к тебе этого человека, взял бы его за руку и показал тебе. Но как я, ничтожный смертный, покажу все всемогущество, всю вечность, всю благость Его тому, кто слеп, или тому, кто закрывает глаза, чтобы не видеть, не понимать Его, и не увидать, и не понять всю свою мерзость и порочность? – Он помолчал. – Кто ты? Что ты? Ты мечтаешь о себе, что ты мудрец, потому что ты мог произнести эти кощунственные слова, – сказал он с мрачной и презрительной усмешкой, – а ты глупее и безумнее малого ребенка, который бы, играя частями искусно сделанных часов, осмелился бы говорить, что, потому что он не понимает назначения этих часов, он и не верит в мастера, который их сделал. Познать его трудно. Мы веками, от праотца Адама и до наших дней, работаем для этого познания и на бесконечность далеки от достижения нашей цели; но в непонимании Его мы видим только нашу слабость и Его величие…

Пьер с замиранием сердца, блестящими глазами глядя в лицо масона, слушал его, не перебивал, не спрашивал его, а всей душой верил тому, что говорил ему этот чужой человек. Верил ли он тем разумным доводам, которые были в речи масона, или верил, как верят дети, интонациям, убежденности и сердечности, которые были в речи масона, дрожанию голоса, которое иногда почти прерывало масона, или этим блестящим старческим глазам, состарившимся на том же убеждении, или тому спокойствию, твердости и знанию своего назначения, которые светились из всего существа масона и которые особенно сильно поражали его в сравнении с своей опущенностью и безнадежностью, – но он всей душой желал верить, и верил, и испытывал радостное чувство успокоения, обновления и возвращения к жизни.

– Он не постигается умом, а постигается жизнью, – сказал масон.

– Я не понимаю, – сказал Пьер, со страхом чувствуя поднимающееся в себе сомнение. Он боялся неясности и слабости доводов своего собеседника, он боялся не верить ему. – Я не понимаю, каким образом ум человеческий не может постигнуть того знания, о котором вы говорите.

Масон улыбнулся своей кроткой отеческой улыбкой.

– Высшая мудрость и истина есть как бы чистейшая влага, которую мы хотим воспринять в себя, – сказал он. – Могу ли я в нечистый сосуд воспринять эту чистую влагу и судить о чистоте ее? Только внутренним очищением самого себя я могу до известной чистоты довести воспринимаемую влагу.

– Да, да, это так! – радостно сказал Пьер.

– Высшая мудрость основана не на одном разуме, не на тех светских науках физики, истории, химии и так далее, на которые распадается знание умственное. Высшая мудрость одна. Высшая мудрость имеет одну науку – науку всего, науку, объясняющую все мироздание и занимаемое в нем место человека. Для этого, чтобы вместить в себя эту науку, необходимо очистить и обновить своего внутреннего человека, и потому прежде, чем знать, нужно верить и совершенствоваться. И для достижения этих целей в душе нашей вложен свет божий, называемый совестью».

А вот разговор Пьера после посвящения его в масоны с князем Андреем.

«Пьер думал о том, что князь Андрей несчастлив, что он заблуждается, что он не знает истинного света и что Пьер должен прийти на помощь ему, просветить и поддержать его. Но как только Пьер придумывал, как и что он будет говорить, он предчувствовал, что князь Андрей одним словом, одним аргументом уронит все его ученье, и боялся начать, боялся выставить на возможность осмеяния свою любимую святыню.