Сергей Минаков - 1937. Заговор был

Желание и готовность Тухачевского отправиться на Дальний Восток и взять на себя командование ОКДВА выглядят странными. Это странно по крайней мере тем, что Дальневосточный театр военных действий был совершенно незнаком Тухачевскому. В этих краях ему никогда не приходилось воевать, разве что знакомиться с ним по карте. Да он и сам признавался в своих показаниях, что плохо знает этот возможный театр военных действий в случае войны. Таким образом, с точки зрения военной целесообразности кандидатура Тухачевского на должность командующего ОКДВА была не самой удачной. Не потому, что ему недоставало способностей, знаний, общего оперативно-стратегического опыта. Ему явно не хватало опыта, конкретного опыта ведения военных действий в Дальневосточном регионе. На замену Блюхеру, конечно, более подходил бы Уборевич, прославившийся победами в регионе в 1922–1925 гг.

Из сказанного Сталиным можно сделать следующий вывод. Гамарник при поддержке Аронштама предложил и настаивал снять Блюхера с должности командующего ОКДВА на основании личной проверки, которую он осуществил во время поездки на Дальний Восток в конце августа — сентябре 1936 г. Основания для этой проверки были уже по итогам 1935 г., когда обнаружилась низкая боевая подготовка войск ОКДВА.

Блюхер приехал в Москву к 25 ноября 1936 г. для участия в ранее названном Чрезвычайном VIII съезде Советов СССР. Совещание у Сталина, на которое был приглашен Блюхер, состоялось 10 декабря 1936 г. На этом совещании присутствовали, кроме Сталина, также Молотов, Каганович; из военных: Ворошилов, Гамарник, Тухачевский, Егоров, Блюхер. Очевидно, именно на этом совещании «ругали Гамарника». И именно на этом совещании, очевидно, «Тухачевский поддерживал Гамарника», что было расценено Сталиным как «единственный случай сговоренности», т. е. одно из проявлений «заговора».

Что же заставило Тухачевского присоединиться к «группе Гамарника — Якира»? Думается, что причиной тому были обстоятельства не в последнюю очередь оперативно-стратегические.

Следственные показания и признания обвиняемых на «московских процессах» 1936–1938 гг. — материалы для серьезного исследования очень сложные. Сложность их заключается прежде всего в том, что в них перемешано, как говорится, «грешное с праведным»: наряду с сообщениями о действительных событиях дается информация если не заведомо ложная, то, во всяком случае, очень затуманенная «криминально-политической» фразеологией и идеологическими штампами эпохи, с почти символическим значением, которые невольно могут увести исследователя в сторону от искомых реалий. Однако в ряде случаев в показаниях обвиняемых и в их следственных показаниях присутствуют с почти очевидной ясностью вполне реальные, в каком-то смысле почти прозаические, банальные обстоятельства.

«В конце ноября 1936 года, — рассказывал обвиняемый Н.Н. Крестинский на так называемом «бухаринском» судебном процессе в марте 1938 г., — на Чрезвычайном VIII Съезде Советов Тухачевский имел со мной взволнованный, серьезный разговор. Он сказал: начались провалы, и нет никакого основания думать, что на тех арестах, которые произведены, дело остановится. Очевидно, пойдет дальнейший разгром троцкистов и правых. Снятие Ягоды из НКВД указывает на то, что тут не только недовольство его недостаточно активной работой в НКВД. Очевидно, здесь политическое недоверие ему, Ягоде, как Ягоде, не просто бывшему народному комиссару внутренних дел, а как активному правому участнику объединенного центра, и, может быть, до этого докопаются. А если докопаются до этого, докопаются и до военных, тогда придется ставить крест на выступлении. Он делал выводы: ждать интервенции не приходится, надо действовать самим. Начинать самим — это трудно, это опасно, но зато шансы на успех имеются. Военная организация большая, подготовленная, и ему кажется, что надо действовать».

Цитированный выше фрагмент — пример того, что в показаниях обвиняемых присутствовали вполне правдоподобные, я бы сказал, обыденные в представленной ситуации поступки, мнения, поведение определенных лиц.

Что не может вызывать сомнений в сообщенном Крестинским, если мы достаточно хорошо осведомлены в биографии, деятельности упомянутых персонажей, в ситуации, о которой говорит Крестинский, так это то, что «на Чрезвычайном VIII Съезде Советов Тухачевский имел» с Крестинским «взволнованный, серьезный разговор». Волнение объясняется обеспокоенностью тем, что «нет никакого основания думать, что на тех арестах, которые произведены, дело остановится. Очевидно, пойдет дальнейший разгром троцкистов и правых. Снятие Ягоды из НКВД указывает на то, что тут не только недовольство его недостаточно активной работой в НКВД. Очевидно, здесь политическое недоверие ему, Ягоде».

Все сказанное не могло не беспокоить Тухачевского, да и Крестинского, потому что к ноябрю 1936 г. стало ясно: идет «чистка» и аресты всех, кто когда-либо был причастен к «троцкистской», «зиновьевской», «бухаринской» и всякой иной внутрипартийной оппозиции, к любой прежней, 20-х гг., внутрипартийной оппозиционной группе. Но ведь Тухачевский тоже принадлежал к определенной, в общем-то, оппозиционной группе, только не внутрипартийной. Как известно, в наблюдательных делах НКВД с 1925 г. вполне официально фигурировали «бонапартисты», возглавлявшиеся Тухачевским. Сам Тухачевский осознавал, что в сложившихся условиях и в происходящих «чистке» и арестах его положение в этом смысле весьма уязвимо: неоднократные «заговоры Тухачевского» в 1923–1924 гг., в 1930 г. могут легко увлечь и его в этот поток и поглотить в нем. Именно это, а не принадлежность к «троцкизму» волновало его. У него и без необоснованно приписываемого ему потом «троцкизма» было за что ответить в этой «чистке».

Думается, что именно это обстоятельство и толкнуло его к «группе Якира — Гамарника» и к стремлению получить в свое распоряжение войска ОКДВА, подальше от Москвы, где и власти, и безопасности, и защищенности у него будет гораздо больше, чем на высокой, но совершенно незащищенной должности 1-го заместителя наркома.

Положение Тухачевского в «группе Якира — Гамарника» было, конечно, влиятельным, но все-таки подчиненным. Примечательны в этом отношении показания самого Тухачевского на судебном процессе. На вопрос председателя суда, «как был организован центр военной организации, по чьей директиве и какие задачи этот центр ставил», Тухачевский ответил: «Центр составился развиваясь, не одновременно. В центр входили помимо меня Гамарник, Каменев С.С., Уборевич, Якир, Фельдман, Эйдеман, затем Примаков и Корк. Центр не выбирался, но названная группа наиболее часто встречалась».

Тухачевский фактически квалифицировал пресловутый «центр» просто как «группу» военных, которые «наиболее часто встречались». Разговоры между ними велись разные, не только на военные темы, но и на политические. В своих показаниях комкор Н.А. Ефимов, первый заместитель Тухачевского по управлению вооружениями РККА, признавался: «У меня собирались всякие люди и велись всякие антисоветские разговоры, и анекдоты рассказывались».