Александр Торопцев - Двенадцать подвигов России

Через месяц Сапега вновь послал людей на штурм — результат был прежним.

Ещё через месяц к полякам из Тушина пришла подмога. Пан Зборовский посмеялся над Сапегой и Лисовским, простоявшим здесь почти полтора года, но перед решающим штурмом и он послал воеводам и архимандриту предложение капитулировать! То ли испугался пан штурмовать крепость, то ли «пожалел» защитников, но наговорил он им в своем послании много лжи. Мол, и Москва уже покорилась Лжедмитрию.

«Красно лжёте, но никто не имеет вам веры», — ответили воеводы, у которых осталось всего 200 воинов.

31 июля 1609 года они отразили ещё один штурм, последний. Пан Зборовский перестал смеяться. Поляки перестали штурмовать монастырь. А 15 августа осажденные отбили у поляков большое стадо скота! Веселее стало жить в монастыре. 19 октября Скопин-Шуйский прислал в лавру 900 воинов, 4 января 1610 года — ещё 500 ратных людей, и Сапега, Лисовский вместе с погрустневшим Зборовским 12 января сняли осаду.

Попытаюсь очень коротко сформулировать мнение о том, какую же качественную роль сыграли в русской истории монастыри и церкви. Для этого нужно сразу же сделать оговорку: и тот, и другой институт Русской православной церкви свои исторические задачи выполнили на равновысоком, очень высоком уровне.

Церковь была ближе к людям. И люди любили церковь. Огороженные крепостными стенами монастыри внушали людям уверенность и чувство силы, в том числе и силы духовной. И люди уважали монахов, монашество как некий духовный институт. Церковь — это духовная культура (и не только духовная, между прочим!). Монастыри — это духовная ученость. Монастырь — последнее прибежище людей, истомившихся по высшим истинам жизни. Церковь — это духовная уравновешенность людей, живущих в миру, в ладу с миром и с самим собой…

Уже из сказанного ясно, что ни в коем случае нельзя оценивать роль этих институтов Русской православной церкви по принципу: лучше — хуже, больше — меньше. Как руки и ноги нельзя оценивать по такому же принципу.

Более тысячи лет русский народ, русское государство и русская церковь продвигаются по сложным дорогам истории вместе. Для того чтобы назвать это шествие явлением земношарного масштаба, одной констатации факта будет недостаточно. Нужна более серьезная, масштабная во времени и пространстве объективация. Я попытаюсь очень коротко, в режиме бегущей строки привести вполне серьезные доводы, обосновывающие мое утверждение о том, что история Русской православной церкви представляет собой явление в жизни нашей планеты.

Сразу же нужно оговориться, что взаимоотношения между народом, государством и церковью редко бывали гладенькими, как никогда, ни на одном, более или менее исторически значимом периоде не была гладкой и спокойной сама русская история, русская действительность, то есть жизнь. Напряжённой она была, многогранной. Вспомним, например, X–XIII века, Киевскую Русь, Ростово-Суздальскую Русь. Это только в школьных учебниках говорится, что Русь приняла крещение и стала православной во времена Владимира Красное Солнышко, Владимира Святого. Но сам факт, что Русь крестил вчерашний язычник, многоженец, князь, имевший сотни наложниц, говорит о том, как сложно было священнослужителям в те переходные времена. Переходные из одной духовной системы ценностей в другую. Но справились они с этой задачей, о чем прежде всего говорит отсутствие в Восточной Европе в те века крупных столкновений на религиозной почве. Достижение? Несомненно!

Начало православия на Руси почти совпадает с эпохой крестовых походов западноевропейских рыцарей. Крестоносцы — надо отдать должное всем честным, преданным идее воинам — выполнили основную задачу, поставленную перед ними, нет, не Клермонтским собором 1095 года, но самой жизнью. Они не дали сцементироваться мощному мусульманскому государству в Передней Азии и северо-восточной Африке, обезопасив Западную Европу извне. Объединенные мощной идеей, увлекшись крестовыми походами, рыцари заметно снизили внутреннее напряжение в странах Западной Европы, не погрязли в междоусобных войнах, которые к середине XI века уже давали о себе знать. В те же времена, если верить источникам, в Западной Европе появилось много разбойного люда. С ним нужно было что-то делать. Клермонтский собор нашел хороший выход: многие разбойники отправились к Гробу Господню! Там у них была возможность и грехи замаливать, и богатеть, и ублажать свои разбойные инстинкты в битвах и сражениях.

В Восточной Европе в те века тоже были и Соловьи-разбойники, и социальная напряженность, и недовольство местных жителей политикой князей, и другие беды. В принципе, за Черным морем лежала Малая Азия, за Кавказом — богатые земли, на которых властвовали мусульмане. Почему бы не созвать, скажем, в Киеве или Чернигове собор по образцу Клермонтского, не найти своего Петра Пустынника и Урбана II, не завести собравшихся единоверцев пламенной речью и не крикнуть в конце: «Бог того хочет!»

Почему не пошла на это Русская православная церковь? Недоброжелатель может ответить так: «Она просто струсила!» Э-э, нет. Негоже оскорблять людей. А уж церковь православную тем более. Многие ее священнослужители доказали, что страха они не испытывают, что есть у них один страх: не совершить неугодный богу поступок, оберечь от этого сограждан, единоверцев. В жизни, конечно же, всякое бывает, и всякое бывало с некоторыми служителями церкви, но это — случаи частные. А мы говорим о церкви православной, как о духовном единителе, объединителе сильного, сложного народа, находящегося вдобавок ко всему в начале своего исторического пути. Здесь каждая ошибка могла принести бездну горя и страданий.

Русские князья и священнослужители Русской православной церкви, которая делала первые шаги в истории, понимали, что потомков великих переселенцев, забредавших в глухоманные места Восточной Европы ради мирной жизни, а не ради завоевания и не ради грабежа, поднять на такие дела, на дальние грабительские походы в чужие страны было просто невозможно! Даже если бы князья и митрополиты этого очень захотели бы. Но они и сами не желали решать государственные и социальные мелкие и крупные проблемы таким образом. Они, независимо от того, где была их родина, быстро становились неотъемлемой частью зародившегося народа русского и наперекор ему, наперекор себе идти не могли и не хотели.

Русское духовенство уже при хане Берке, брате Батыя, ощутило на себе благосклонное отношение со стороны повелителей Орды. В своей столице он позволил христианам отправлять богослужение по православному обряду, и с разрешения хана Берке «митрополит Кирилл в 1261 году учредил для них особую экзархию под названием Сарской, с коею соединил епископию южного Переяславля впоследствии» (Хара-Даван Эренжен. Чингисхан как полководец и его наследие. Элиста, 1991, стр. 194).