Александр Торопцев - Двенадцать подвигов России

Но потому-то я и причисляю историю Русской православной церкви к явлениям земношарного масштаба, что хотя и была эта история напряженнейшей, сложнейшей, полной драматических и трагических событий, но церковь всегда стойко держала удары судьбы и исполняла главное свое предназначение: она была с людьми, с народом. Это не громкие слова. Для того, чтобы обосновать это, мне придется вспомнить случай из личной жизни.

Давно это было, в 1972 году. Пришёл ко мне друг детства, сказал: «Хочу, чтобы ты был моим кумом». Я ему в ответ: «Ты же вроде бы как коммунист, и я кандидат в члены КПСС. Разве это правильно?» Он упрямо пояснил, стараясь не смотреть мне в глаза: «Дочка часто болеет. Теща пилит, говорит, что все некрещеные так часто болеют. Умрет, говорит, ты будешь виноват. Слушать противно. Лучше, думаю, крестить, чем каждый день слушать ее завывания. Будешь крёстным моей дочки?» Я, человек светского мышления, крещенный по православному обряду, так решил: меня матушка моя крестила, друг мой хочет (он хотел, потому и глаза прятал) крестить свою дочку, не буду я ему отказывать в просьбе. Не мы придумали, не нам отменять. Хоть и молодой я был человек, а до этой верной истины сам додумался, чем и горжусь, хотя далеко не всем моя гордость понятна и приятна. Так или иначе, я стал крестным, а потом еще несколько раз я становился крестным и никогда не жалел об этом и не жалею. Но вот ведь в чем дело! Даже в самые атеистические десятилетия XX века Русская православная церковь, священнослужители несли истины православной веры нам, грешникам, не чурались нас, берегли нас. И в годы самой страшной для нашего государства Великой Отечественной войны они были с народом: церковь и все священнослужители. А некоторые герои той войны, насмотревшись горя людского, нечеловеческих ужасов, ушли в церковь и служили ей верой и правдой всю оставшуюся жизнь. И коммунисты уходили в церковь, и комсомольцы, и рядовые, и офицеры. Церковь принимала всех. Пришел к Богу, и хорошо. Никаких анкет не требовала церковь, никаких покаяний. Коли пришел — значит, покаялся в сердце своем. Это — мудро.

В заключение этой для меня очень сложной главы я хочу поведать о патриархе Никоне, человеке, в судьбе которого отразились, быть может, главные противоречия между светской властью, церковью и народом русским.

В 1613 году, когда Никите, сыну Мины, было всего восемь лет, в России воцарилась династия Романовых и начался период, который кто-то называет бунташным веком, кто-то — боярским, кто-то и временем первых Романовых. С некоторыми оговорками период истории России с 1613 по 1682 годы вполне можно назвать и патриаршим: уж очень заметно было влияние Филарета и Никона на внутреннюю и внешнюю политику монархов. Какая же из точек зрения будет более точной? Какая же из сил (народно-бунтарская, боярская, монаршая или патриаршая) являлась доминирующей в те сложные десятилетия? Динамика и энергетическая насыщенность событий того времени говорит о том, что таковой силы не было. Время Никона отличается от предыдущей и последующей истории Русского государства тем, что движущей силой являлась сила сложная, представляющая собой суперпозицию всех вышеперечисленных сил: народа, уже окончательно поверившего в царя-батюшку, боярства, мечтавшего ограничить всевластие монарха, духовенства, решившего реализовать накопившийся с митрополита Петра мощный потенциал — экономический, моральный, духовный, и монархов, получивших у народа огромный кредит доверия, но оказавшихся между двух могучих сил — боярством и духовенством, упорно сдерживавших исторически объективное движение России к империи.

Если рассматривать жизнь и дело Никона с политической точки зрения (а он был прежде всего политиком!), то можно сказать, что он пытался создать по примеру Римской Русскую Священную Православную империю. Но логика движения Русского государства в XVII веке была несколько иной, чем представлялась она Никону-политику.

Москва испытала Никиту смертью. Умер первый его ребенок. Оплакали, отпели, похоронили, помянули. Чувствительный священник смирился с судьбой: Бог дал, Бог взял. Вскоре умер второй ребенок Никиты… Бог дал, Бог взял, Ему виднее. Никита и эту незаживающую боль души стерпел, но и третий ребёнок его умер! Оплакали, отпели, похоронили, помянули. Бог взял. Смерть третья заставила священника призадуматься. Никите показалось, что Бог повелевает ему покинуть людей с их мирскими заботами и уйти в монастырь. Получив откровение свыше, он рассказал о нем жене, уговорил ее постричься. Она, убитая горем, легко поверила, что так будет лучше.

Муж дал за неё в Московский Алексеевский монастырь вклад, она постриглась, а сам он, тридцатилетний, сильный, волевой, ушел в Анзерский скит, что на далеком Белом озере. Остров пустынный был, несколько крохотных изб стояли то там, то здесь. Священник Никита постригся в Анзерском ските и принял имя Никона. В избушке ютился он, по субботам ходил молиться в церковь. Царь присылал монахам ежегодное небольшое жалованье, рыбаки выделяли им часть улова, бедно жили монахи, но на судьбу на жаловались.

Старец Елиазар, начальник скита, взял с собой в Москву Никона, дело важное задумал старец — собрать милостыню для новой церкви. Много денег собрали они. Деньги и рассорили Елиазара и Никона. Появилось между ними недоверие, оно росло… и Никон покинул скит, перебрался на небольшом судне забредавшего в эти края богомольца в Кожеозерскую пустынь. Жизнь на островах Кожеозера еще суровее была. Никон отдал в монастырь последнее своё богатство — две священные книги, поселился на самом отдалённом острове, подальше от людей, поближе к Богу.

Рыбу он ловил, рыбой питался да хлебом, да Богу молился и был доволен жизнью, успокоился вдали от людей, да люди вспомнили о нем, явились на остров, попросили Никона быть игуменом Кожеозерской пустыни. И он согласился. Было ему тридцать восемь лет. Возраст серьёзный. Особенно для монаха, бежавшего от мирских соблазнов, от всего людского — к Богу. Шаг ответственный и труднообъяснимый. Быть может, вспомнил Никон предсказания сельского гадателя и захотелось ему славы? Зачем, в самом деле, монаху, отрешившемуся от мира, соглашаться вновь идти в мир — во власть, пусть небольшую, но все же власть? Любая власть — даже духовная — это прежде всего дело мирское. Со всеми бытовыми дрязгами. С борьбой. Зачем монаху Кожеозерской пустыни борьба?

В 1646 году Никон прибыл, как того требовал обычай, в Москву на поклон к новому царю Алексею Михайловичу, и с этого момента начался его стремительный взлет. Молодому царю очень понравился игумен, он оставил его в столице и повелел патриарху Иосифу посвятить Никона в архимандриты Новоспасского монастыря.