Владимир Бешанов - Кроваво-Красная Армия. По чьей вине?

Возможности индивидуального примитивного крестьянского хозяйства не могли обеспечить задуманных темпов реконструкции. На XV съезде партии, состоявшемся в декабре 1927 года, Сталин продавил решения об ускоренной индустриализации, «чтобы догнать и перегнать передовые капиталистические страны», и создании в деревне крупных коллективных хозяйств.

О насильственном насаждении колхозов речь пока не идет. Речь пока о том, «чтобы мелкие и мельчайшие хозяйства постепенно, но неуклонно, не в порядке нажима, а в порядке показа и убеждения, объединять в крупные хозяйства на основе общественной, товарищеской, коллективной обработки земли, с применением сельскохозяйственных машин и тракторов, с применением научных приемов интенсификации земледелия».

До поры до времени курс на массовую коллективизацию оставался лишь декларацией: на машины и трактора нужны «большие капиталы», с «показом» у партейцев всегда были трудности, основная масса крестьян–единоличников добровольно объединяться и «товарищески» обрабатывать землю желания не изъявляла. Оставались лишь большевистские методы «убеждения», но генсек, пока он боролся с Троцким, был «не заинтересован в разжигании классовой борьбы».

Еще зимой и весной 1928 года Сталин говорил:

«Разговоры о том, что мы будто бы отменяем нэп, вводим продразверстку, раскулачивание и т.д., являются контрреволюционной болтовней, против которой необходима решительная борьба»,

― и выражал надежду, чтобы через три–четыре года колхозы могли обеспечить хотя бы треть поставок хлеба:

«Нэп есть основа нашей экономической политики и остается таковой на длительный исторический период».

Более того:

«Никому так не выгодна теперь новая экономическая политика, как Советской власти».

Однако стремление быстро поднять экономический уровень страны неизбежно вело к идее «Большого скачка». К тому же на Западе начиналась Великая депрессия, потрясшая мировой рынок и создававшая «условия нового революционного подъема». Похоже, в Европе назревала «благоприятная обстановка». Чтобы своевременно оказать помощь пролетариату «отсталых» стран, срочно необходимы были развитый военно–промышленный комплекс и могучая армия, а для этого ― окончательное решение крестьянского вопроса, осуществление полной государственной монополии в сельском хозяйстве, доведение до логического конца ленинской идеи принудительной организации «большинства рабочих и крестьян».

Кстати, Владимир Ильич, задумавший хлебную монополию, хлебную пайку и трудовые армии еще до взятия власти, считал «Декрет о земле» ошибкой, уступкой, сделанной в угоду левым эсерам, помогавшим осуществить Октябрьский переворот. Фермерский путь развития сельского хозяйства отвергался всеми «красными профессорами» безоговорочно. Фермер, по–нашему «кулак», ― классовый враг. К тому же произведенную продукцию, хоть бы и с помощью тракторов и научных приемов, этот мироед, «паук и вампир» непременно желает продать с выгодой для себя. Это подтвердил кризис, по–большевистски ― саботаж, хлебозаготовок 1928 года (товарищ Сталин тогда проехался по Сибири и продемонстрировал местным аппаратчикам свое понимание «экономических мер воздействия» на крестьян, не желающих сдавать хлеб по государственным ценам, предложив лепить им ст. 107 Уголовного кодекса о спекуляции, хлеб конфисковать и перетасовать излишне мягкотелые прокурорские кадры:

«Вы увидите скоро, что эти меры дадут великолепные результаты…»).

Любой, самый мелкий частный собственник, независимый производитель одним только фактом своего существования «рождает капитализм и буржуазию». Колхозы для того и были придуманы, чтобы хлеб изымать централизованно, желательно даром, с песнями загружать в закрома родины и не зависеть от «кулацких капризов».

В апреле 1929 года, идейно разгромив бывших «левых коммунистов», оказавшихся ныне «правыми уклонистами», советское руководство круто сменило курс, провозгласив «общее наступление социализма по всему фронту».

«Год великого перелома» означал сворачивание новой экономической политики, сплошную насильственную коллективизацию, возврат к чрезвычайным мерам, подавление железной рукой любого сопротивления. От «постепенного и неуклонного» объединения мелких хозяйств ― к «неуклонному», ударными и сверхударными темпами обобществлению частной собственности в деревне с применением всего арсенала средств «убеждения». В общем, большевики решили снова примитивно ограбить мужика–хлебороба.

Объясняют, выхода иного не было: агрессивность империализма, как обычно, непрерывно возрастала, «кулачье» богатело, наглело и «организовывало подкопы» против Советской власти, да и всему народу пора было напомнить, что уступка, сделанная капитализму в 1921 году, являлась лишь временным отступлением, накоплением сил перед рывком в светлое будущее.

Необходимость использования самых чрезвычайных мер обосновывалась изобретенной Сталиным теорией обострения классовой борьбы по мере успешного продвижения к социализму:

«Социализм успешно наступает на капиталистические элементы, социализм растет быстрее капиталистических элементов, удельный вес капиталистических элементов ввиду этого падает, и именно потому, что удельный вес капиталистических элементов падает, капиталистические элементы чувствуют смертельную опасность и усиливают свое сопротивление…

Это есть перегруппировка сил классовых врагов пролетариата, имеющая своей целью отстоять старое против нового. Нетрудно понять, что эти обстоятельства не могут не вызывать обострения классовой борьбы».

Если враг не сдается, его уничтожают. Как класс. Если сдается ― тоже. (Занимательно, до чего меняются люди. Максим Горький, еще не купленный с потрохами, 20 ноября 1917 года писал:

«Рабочий класс не может не понять, что Ленин на его шкуре, на его крови производит только некий опыт… Рабочий класс должен знать, что чудес в действительности не бывает, что его ждет голод, полное расстройство промышленности, разгром транспорта, длительная кровавая анархия, а за нею не менее кровавая и мрачная реакция».

В 1933 году он будет воспевать чудеса Беломорканала и его начальничков.)

В декабре 1929 года Сталин объявил поворот от политики

«ограничения эксплуататорских тенденций кулачества к политике ликвидации кулачества как класса».

Кулаков в стране было, по официальной статистике, 5 миллионов человек и кандидатов в них ― так называемых «зажиточных» крестьян ― около 13 миллионов. Для подавления сопротивления недобитых капиталистических элементов, их раскулачивания и уничтожения приходилось признать допустимость чрезвычайных мер. Временно, конечно.