Кайо Брендель - Кронштадт - пролетарский отпрыск российской революции

Получилось следующее. Капитализм (едва развившийся) не был свергнут, сохранился наемный труд, о котором Маркс говорил, что он предполагает существование капитала, равно как и, наоборот, капитал предполагает наемный труд. Распоряжение средствами производства попало в руки не российских рабочих, а партии (или государства). Соответственно российский рабочий остался производителем прибавочной стоимости. То, что прибавочная стоимость шла не классу частных капиталистов, а государству либо правящим государством партийным инстанциям, означало, что экономическое развитие России шло в следствии отсутствия класса буржуазии другими путями, нежели на Западе, но ничего не меняло в положении российского рабочего как объекта эксплуатации и наемного раба.

О власти рабочего класса не может быть и речи. Царское государство было разбито, но на ее место не встала власть Советов. Стихийно созданные рабочими России Советы были лишены власти большевистским правительством так скоро, как только это было возможно, в начале лета 1918 г., и обречены на полную незначительность. Экономической основой страны вместо прежнего крепостничества и полуфеодальной зависимости стало экономическое рабство, о котором Троцкий в 1917 г. писал, что оно «несовместимо с политическим господством пролетариата».

Этот тезис был верен. Большевики, без всякого основания выдававшие свое господство за господство рабочего класса, применяли политическое господство якобы для того, чтобы ликвидировать угнетение российских пролетариев. Но вследствие отсутствия действительно рабочей власти политическое господство стало инструментом не освобождения, а угнетения. В России между началом Февральской революции и насильственным подавлением кронштадтского восстания и введением НЭПа существовало положение, подобное тому, которое сложилось после Февральской революции 1848 г. во Франции. Маркс писал о нем: «Во Франции мелкий буржуа делает то что обычно должен делать промышленный буржуа; рабочий делает то, что обычно было бы задачей мелкого буржуа. А задачи рабочего, кто решит их? Ее во Франции не решают, ее во Франции только провозглашают». В России ее провозглашают и дальше. Но с Кронштадтским восстанием революционный процесс - в котором Октябрь был только этапом - заканчивается. Кронштадтское восстание является тем моментом, когда маятник качнулся наиболее далеко влево.

За четыре предшествовавших судьбоносных года вскрылось глубочайшее противоречие между большевистской партией, большевистской правительственной властью, с одной стороны, и российским рабочим классом, с другой. Это становилось тем яснее, чем более ясным становилось противоречие между этим правительством и крестьянами. Здесь мы можем оставить его в стороне. Мы подчеркиваем эту проблему лишь потому, что этим двойным противоречием, к которому следует прибавить еще и противоречие между рабочими и крестьянами (его маскировали под одеждой «смычки», то есть их взаимного «классового союза») объяснялась необходимость партийной диктатуры.

В этот отрезок времени между началом революции и событиями 1921 г. российский рабочий класс вел непрерывную борьбу. В 1917 г. она продвинулась куда дальше, чем хотели бы большевики. Между мартом и концом сентября состоялись 365 стачек, 38 захватов предприятий, 111 смещений заводской администрации. Большевистский лозунг «рабочего контроля» в такой ситуации был обречен на провал. Рабочие сами экспроприировали средства производства, пока декрет о рабочем контроле от 14 ноября 1917 г. (то есть всего лишь через неделю после захвата власти большевиками) не затормозил этот процесс. После мая 1918 г. «национализация» могла проводиться только ВСНХ. Незадолго до этого, в апреле 1918 г. было восстановлено единоначалие фабричных директоров, им больше не надо было отчитываться перед трудовыми коллективами.

В январе 1918 г. были ликвидированы фабзавкомы. После преодоления так называемого военного коммунизма стали заметны экономические законы товарного общества. Ленин вздыхал: «Руль ускользает из рук... Вагон идет не так, часто совсем не так, как представляет себе сидящий у руля». Российская профсоюзная газета сообщает, что в 1921 г. было 477 стачек со 184 тысячами участников. Несколько других цифр: в 1922 г. - 505 стачек со 154 тысячами участников, в 1924 г. - 267 стачек, в том числе 151 на государственных предприятиях, в 1925 г. - 199 стачек, в том числе 99 на госпредприятиях.

Цифры свидетельствуют о медленном спаде активности. Движение достигает своего апогея в 1921 г., в период Кронштадтского восстания. 24 февраля забастовали петроградские рабочие. Они требовали свободы для всех трудящихся, отмены всех чрезвычайных декретов, свободных выборов в Советы. Это те же самые требования, которые через несколько дней были выдвинуты в Кронштадте. Страну охватило всеобщее волнение. На рубеже 1920-1921 гг. большевистская Россия оказалась ареной глубокого конфликта. Из него непосредственно вышла «рабочая оппозиция», руководимая двумя бывшими рабочими-металлистами. Она требовала отделения большевистской партии, ликвидации партийной диктатуры и ее замены самоуправлением производящих масс. Иными словами, она требовала демократии Советов и коммунизма.

Общее положение в России хорошо характеризовал немного позднее документ из Кронштадта: «С помощью определенной пропаганды сыны трудового народа были вовлечены в ряды партии и там скованы цепями строгой дисциплины. Когда затем коммунисты почувствовали себя достаточно сильными, они сперва шаг за шагом исключили социалистов других направлений, и наконец они оттеснили рабочих и крестьян от штурвала государственного корабля, но одновременно продолжали править страной от их имени».

В феврале 1921 г. в Петрограде вспыхивают резкие протесты. По пригородам идут колонны пролетарских демонстрантов. Красная армия получает приказ разогнать их. Солдаты отказываются стрелять в рабочих. Появляется лозунг всеобщей стачки. 27 февраля она становится фактом. 28 февраля в Петроград вступают надежные, верные правительству части. Руководители стачки арестованы; рабочие загоняются на фабрики. Сопротивление сломлено. Но в тот же день матросы «Петропавловска» на рейде Кронштадта требуют свободных выборов в Советы и свободы печати и собраний - обратим внимание, для рабочих. К ним присоединяется команда «Севастополя». На следующий день 16 тысяч человек на портовой площади Кронштадта объявляют о своей солидарности с бастующими Петрограда.

Значение Кронштадтского восстания трудно переоценить. Оно пылает как факел. В своей газете восставшие писали: «За что мы боремся? Рабочий класс надеялся, что Октябрьская революция принесет ему освобождение. Результатом стало еще большее угнетение людей. Славный герб рабочего государства - серп и молот - большевистское правительство заменило штыком и решеткой, чтобы охранять спокойную и приятную жизнь комиссаров и чиновников». Все это значит, что в Кронштадте пробил тогда для большевистского правительства час истины, подобно тому, как июньское восстание французского пролетариата в 1848 г. было часом истины для радикальной французской республики. И тут и там морги пролетариата стали родильным домом для чисто капиталистического развития. Во Франции он вынудил тогда буржуазную республику выступить в своем подлинном обличьи, как государство, чья цель - открытое увековечение господства капитала. В Кронштадте матросы и рабочие также заставили большевистскую партию выступить в своем подлинном одеянии - как неприкрыто антирабочий институт, единственной целью которого было установление государственного капитализма. С подавлением восстания путь для него был открыт.