Андрей Буровский - Правда о «золотом веке» Екатерины

В 1772, 1793, 1795 гг. Австрия, Пруссия, Россия произвели три раздела Речи Посполитой.

После третьего раздела в 1795 г. к России отошли Литва, Западная Белоруссия, Волынь, Курляндия. Поляки утратили свою государственность. Польские земли до 1918 г. находились в составе Пруссии, Австрии, России.

Таким образом, в результате трех разделов Речи Посполитой Россия вернула все древнерусские земли, а также получила новые территории — Литву и Курляндию.

Таким образом, за 34 года правления Екатерины территория Российского государства выросла примерно на 2 млн квадратных километров. Население империи выросло то ли вдвое, то ли почти вдвое, трудно сказать наверняка из–за примерности всех подсчетов.

«У России нет друзей. Все боятся нашей громадности» — так, если верить легенде, сказал на смертном одре Александр III сыну, наследнику престола Николаю II. Заметьте — не «боятся нашей силы»… Или «нашего могущества». Нет — именно нашей громадности. Громадней же всего Россия была именно при Екатерине II. Российская империя неправдоподобно велика, расположившись от Карпат и Прибалтики до Калифорнии и Аляски.

Успехи внешней политики — не единственная причина называть эпоху правления Екатерины II золотым веком. Но это важная причина! При Екатерине Российская империя решила задачи, которые не могла решить Московия и Российская империя веками. Это были задачи, которые не способны были решать и европейские державы.

Российская империя грозно нависала над Европой, диктуя ей свою политику. После завоеваний Екатерины II все европейские государства искали союза и поддержки России. Руководитель российской внешней политики при Екатерине II канцлер А.А. Безбородко говорил в конце своей карьеры молодым дипломатам:

«Не знаю, как будет при вас, а при нас ни одна пушка в Европе без позволения нашего выпалить не смела».

Это был успех государства, но одновременно и корпоративный успех верных слуг государства, русских дворян.

Стоит ли удивляться, что времена Екатерины II будут вспоминать по–разному… но, как правило, с зарядом ностальгии. При ней Российская империя и впрямь достигла колоссального, почти неправдоподобного могущества.

В конце XVIII века записано в столбовые книги порядка 224 тысяч человек… Но записывали порой еще не родившихся детей, чтобы к совершеннолетию они уже успели почислиться в полках и «выслужили» себе право вступать в службу офицерами. А других, имеющих право на дворянство по выслуге чинов, но не успевших оформить дворянство, сосчитать не удается.

Не говоря о том, что 224 тысячи человек — это мужчины, юноши, мальчики. Чтобы получить численность сословия, умножаем на два…

Чиновников в Российской империи порядка 14—16 тысяч, в том числе 4 тысячи старших, заслуженных — с I по VIII класс по Табели о рангах.

Число офицеров тоже приходится рассчитывать приблизительно, исходя из числа генералов — оно известно: 500 человек. Традиционно для русской армии соотношение 1 генерал к 30 офицерам. Итак, российский офицерский корпус конца XVIII века не превышал 14—15 тысяч.

Имеет смысл, право, учитывать это все малолюдство. Всей колоссальной империей с ее астрономическими расстояниями и многомиллионным населением управляет, в сущности, горстка людей. Все эти люди если и не знакомы все поголовно друг с другом, то уж во всяком случае всякий выдающийся, чем–то интересный, яркий чиновник — всегда на виду. Всякий дворянин с необычными убеждениями, большой библиотекой, особенностями поведения сразу же выделяется, отмечается обществом.

По нынешнему миру ходит анекдот, что каждый из нас через десятого знакомого может выйти на президента США. В мире российского чиновничества и дворянства всякий всегда мог найти приятеля, родственника, знакомого, который знаком с практически любым видным лицом. Искать протекции — нетрудно.

Многим современным читателям Пушкина кажется условностью, чем–то надуманным счастливый конец «Капитанской дочки». Современники полагали иначе. Дочка одного из 15 тысяч офицеров Российской империи вполне реально могла обратиться за помощью к высшим сановникам и даже к самой императрице. По крайней мере, в этом не было ничего невероятного.

Не так уж надуманно и стремление Екатерины к справедливому и милостивому решению. Будет глубоко неверно представлять её полным моральным уродом и тем более клинической садисткой. Петр Гринёв не сделал ничего дурного ей лично и её государству. В общении с ним естественны обычные человеческие чувства.

Не будем даже говорить о политическом, пропагандистском эффекте любого рода милостивых, разумных и справедливых решений верховной власти, в том числе по исправлению перегибов «на местах». Но Маша Миронова, Петя Гринёв и десятки, сотни тысяч таких Маш и Петь — это и есть тот народ, для которого трудится она, «бедная императрица». Разумность и справедливость власти укрепляют дворянское сословие. Надежность и доверие дворян укрепляют власть. Возможность обратиться «на самый верх» и скорректировать ошибки низовых и средних властей — отличное подтверждение и высокого качества верховной власти, и разумности самой системы протекции.

Численность духовенства известна лучше, чем офицеров и чиновников, — священников в Российской империи в 1795 году было 215 тысяч человек. Сословие далеко не в такой же степени привилегированное, но тоже не платившее податей, а детей учившее, как горожане и чиновники.

Об этом сословии при желании можно много чего сказать, но вот вам информация к размышлению: во время Пугачевского бунта больше трёхсот дворян, мужчин и женщин, были повешены за отказ признать Пугачёва законным государем Петром III и присягнуть ему как своему императору.

Как это происходило, очень хорошо описал А.С. Пушкин в своей «Капитанской дочке». Люди стояли под виселицей, прекрасно понимая, что их ожидает. Очень часто здесь же стояли их жены и дети; человек понимал, что они тоже разделят его участь. Были случаи, когда пугачёвцы вешали или расстреливали дворянских детей на глазах отцов и матерей. Так вот — не было случая, чтобы родители спасали детей, присягнув бунтовщику.

Женщины тоже могли спастись: кто им мешал признать самозванца, отречься от мужа, от присяги? Да никто! Как раз животный инстинкт самосохранения заставил бы их отречься и признать. Но сотни русских женщин умерли точно так же, как и капитанша Миронова в «Капитанской дочке».

За всю историю пугачевщины известен только 1 (один!) дворянин, который пошел служить самозванцу. Фамилия его — Шванвич, а у Пушкина это — Швабрин. Примерно таким он и был. Нарушение правил дуэли? И это было! У Алексея Орлова была разрублена щека от уголка рта до уха: во время дуэли именно с этим Шванвичем он оглянулся на вскрик. Пугачёву Шванвич пошел служить, вовсе не рассчитывая что–то получить от него, все было проще. Сначала он испугался смерти и стал предателем, а потом дороги назад у него не было.