Василий Сойма - ЗАПРЕЩЕННЫЙ СТАЛИН

2. Нефедова Д. М. тоже из деревни Охоче, единоличница, приезжает три раза с тремя детьми, двое остались с мужем дома. Ездит потому, что все ездят.

3. Щербаков из деревни Воткино Хвостовического района, неоднократно высылался, приезжает с одним ребенком, жену и второго ребенка оставляет дома. Колхозник, имеет мало трудодней.

4. Рябинина М. С. — колхозница колхоза имени Фрунзе, из деревни Охоче, приехала нищенствовать, так как имеет на семью всего 55 трудодней.

Коренные москвичи, как я уже указал, составляют незначительное меньшинство, большей частью это старики, живущие на иждивении, и пенсионеры. Вот отдельные примеры:

1. Иванова, 65 лет, живет с дочерью на заводе «Изолятор». Дочь не хочет поддерживать мать, и последняя занимается нищенством.

2. Костикова, 53 лет, живет с 12-летним сыном, значится на иждивении взрослого сына, живущего отдельно, сын помощи не оказывает.

Предложение тов. Ярославского о производстве облавы с целью выяснения контингента нищенствующих ничего реального не даст, ибо уже высланных— 14 тысяч человек, мы контингент в достаточной степени изучили.

Я прошу разрешить изъятых нищих направлять под конвоем в спецпоселки Казахстана. Вопрос об отпуске средств для устройства нищих в спецпоселки мною поставлен перед Совнаркомом Союза 20 января сего года за № 55439.

Народный комиссар внутренних дел Союза ССР Ягода 3 марта 1935 г. № 55517».

ЦА ФСБ. Ф. 3. On. 2. Д. 816. Л. 1–6.

«26 июня 1937 года

Дорогой Иосиф Виссарионович!

Многие счастливые годы нашей жизни в период революции омрачены сейчас тягчайшим преступлением перед партией и страной нашего единственного оставшегося в живых сына — Г. Г. Ягоды.

Наш старший сын, Михаил, в возрасте 16-ти лет был убит на баррикадах в Сормове в 1905 году, а третий сын, Лев, в возрасте 19 лет был расстрелян во время империалистической войны царскими палачами за отказ идти в бой за самодержавие. Их память и наша жизнь омрачены позорным преступлением Г. Г. Ягоды, которого партия и страна наделили исключительным доверием и властью. Вместо того, чтобы оправдать это доверие, он стал врагом народа, за что должен понести заслуженную кару.

Лично я, Григорий Филиппович Ягода, на протяжении многих лет оказывал партии активное содействие еще до революции 1905 года (в частности помогал еще молодому тогда Я. М. Свердлову) и позднее. В 1905 году на моей квартире в Нижнем Новгороде (на Ковалихе, в доме Некрасова) помещалась подпольная большевистская типография, и в связи с ее провалом и обнаружением отпечатанных прокламаций я отбывал заключение в нижегородской тюрьме.

Сейчас мне 78 лет. Я наполовину ослеп и нетрудоспособен.

Своих детей я старался воспитать в духе преданности партии и революции. Какими же словами возможно передать всю тяжесть постигшего меня и мою 73-летнюю жену удара, вызванного преступлениями последнего сына?

Обращаясь к Вам, дорогой Иосиф Виссарионович, с осуждением преступлений Г. Г. Ягоды, о которых нам известно лишь из печати, мы считаем необходимым Вам сказать, что он в личной жизни в течение десяти лет был очень далек от своих родителей и мы ни в малейшей мере не можем ему не только сочувствовать, но и нести за него ответственность, тем более, что ко всем его делам никакого отношения не имели.

Мы, старики, просим Вас, чтобы нам, находящимся в таких тяжелых моральных и материальных условиях, оставшимся без всяких средств к существованию (ибо не получаем пенсию) была бы обеспечена возможность спокойно дожить нашу, теперь уже недолгую жизнь в нашей счастливой

Советской стране. Мы просим оградить нас, больных стариков, от разных притеснений со стороны домоуправления и Ростокинского райсовета, которые уже начали занимать нашу квартиру и подготовляют, очевидно, другие стеснения по отношению к нам.

А сегодня, 26 июня, вечером, когда мы только что готовились подписать письмо, нам объявлено о нашей высылке из Москвы в пятидневный срок, вместе с несколькими дочерьми. Подобная мера репрессии в отношении нас кажется нам незаслуженной, и мы взываем к Вам о защите и справедливости, зная Вашу глубокую мудрость и человечность.

Мы взываем о том, чтобы нас на склоне жизни не приравнивали к врагам народа, ибо всю нашу жизнь мы связывали и продолжаем связывать с интересами революции, которой и сами посильно помогали и готовы помогать до конца.

Наш адрес: Москва, Садово-Спасская, дом № 20,

кв. 29, телефон К 1-66-87».

ЦА ФСБ. Д. 3097. Л. 4.

Резолюций и поручений на документе нет. Судьба родителей наркомвнудел Ягоды незавидная. Отец, Ягода Григорий Филиппович (1859–1939), уроженец г. Рыбинска Ярославской губернии, мастер-ювелир, состоял в коммунистической партии с 1905 по 1922 год (выбыл механически), и мать, Ягода Хася (Ласса) Гавриловна (1863–1940), уроженка г. Симбирска, домохозяйка. 20 июня 1937 года Особым совещанием при НКВД СССР были сосланы на пять лет в г. Астрахань. 8 мая 1938 года оба «за контрреволюционную деятельность» приговорены к восьми годам исправительно-трудовых лагерей. Отец умер в лагере в Воркуте, в июле 1960 года реабилитирован. Мать умерла в январе 1940 года в Севвостлаге (бухта Нагаево), реабилитирована в июле 1960 года.

Вместе с родителями в Астрахань тогда же была сослана и сестра Генриха Ягоды Шохор-Ягода Розалия Григорьевна (1863–1950), медицинский работник. 8 мая 1937 года она тоже была приговорена к восьми годам ИТЛ. В 1948 году как социально-опасный элемент сослана на Колыму на пять лет. Умерла в 1950 году. Реабилитирована. Младшая сестра Фриндлянд-Ягода Фрида Григорьевна (1899—?), канцелярский работник, 28 августа 1937 года «как член семьи изменника Родины» была заключена в ИТЛ на восемь лет. В 1949 году «за антисоветскую агитацию» заключена на 10 лет в исправительно-трудовой лагерь. В 1957 году реабилитирована.

В 1938 году революционерка, бывшая секретарь ЦК РСДРП(б) Е. Д. Стасова уже не занимала руководящих постов в МОПР. При освобождении ее от должности возникли серьезные проблемы, о характере которых она сообщает И. В. Сталину в письме от 17 мая.

«1938. 17/V

Дорогой тов. Сталин,

Вы обещали позвонить мне относительно возможности принять меня. Время, очевидно, не позволило Вам этого сделать, а положение мое становится прямо невыносимым, и я решаюсь еще раз отнять у Вас время своим письмом.

Комиссия тт. Шкирятова, Маленкова и Рубинштейна по сдаче мною и по приему т. Богдановым дел ЦК МОПР СССР предъявила ко мне по существу обвинения не в ошибках, а в преступлениях против партии и Советской власти. Когда же я представляю материал, реабилитирующий меня, то он не принимается во внимание.