Александр Востриков - Книга о русской дуэли

Дуэль появилась в России одновременно с зарождением светского общества, но потом она стала достоянием и тех дворян, которые, „удалившись от общества“, вели „несветский“ образ жизни, но потенциально были готовы взять в руки оружие для защиты своей чести.

Именно свет породил всевозможные отклонения от дуэльной нормы: и бретерские выходки, и „пробочные дуэли“. Но именно свет и устанавливал норму и очищал ее от отклонений.

С самого появления дуэли в России существовала и идеологическая оппозиция ей со стороны части дворянства. Абсолютистские идеи Петра I получили опору в первую очередь в выдвинутом им молодом „служилом“ дворянстве. Выдвижением оно было обязано своим государственным заслугам и именно в служении государству видело важнейшую цель и честь. Дворянин должен в любом деле (военном, государственном и даже в частной жизни) думать о пользе Отечества. В молодости он должен готовиться к своему поприщу, изучать науки и т. д., а не прожигать жизнь в попойках, ссорах и тем паче поединках; шпага дается дворянину „на защиту Отечества, а не для дуэлей с такими же сорванцами, каков ты сам“ (из письма Гринева-старшего сыну). У дворянина не должно быть личных причин для того, чтобы рисковать жизнью. Жизнь его принадлежит Богу и Государю. На дуэли же человек ставит себя выше Бога и Государя — а это уже преступная гордыня.

Продолжим логику подобных рассуждений: если все действительно ценное для дворянина заключается в сфере государственной, то для дуэлей и не может быть причин. Значит, те, кто дерутся на поединках, — это сумасброды, готовые пролить свою кровь (тем паче чужую) из-за ерунды. Тут, наверное, просто бессмысленное стремление подражать каждой французской (вариант: немецкой и т. п.) глупости, да и то показное, тут не прольется настоящая кровь (ну кто же будет из-за этого рисковать своей жизнью?!), тут только клюквенный сок.

Отсюда неизбежное присутствие дуэли в качестве объекта осмеяния в сатире екатерининской эпохи и в наследовавшей ей литературе. Вот, например, в „Почте духов“ И. А. Крылова: „Ежели праздность у военнослужащих бывает источником их распутств, то она же бывает у них и побуждением к ссорам, которые гораздо чаще между ними случаются во время стояния их на квартирах, нежели тогда, когда бывают они против неприятеля в поле. В то время, когда занимаются они службою, некогда им думать о непристойных друг над другом шутках, о игре, о пьянстве и о перебивании любовниц: от сего-то обыкновенно бывают поединки, происходящие по большей части от какого-нибудь вздорного начала. Итак, праздность только одна бывает причиною сих гнусных сражений, которые противны общественному благоденствию и запрещаются Богом и Государем“.

А вот еще очень характерный пассаж из „Сатирического вестника“ Н. И. Страхова: „Мода повелевала ссориться, быть дерзким, всякого для испытания толкать, ругать, драться при первом слове и таковыми гнусными и обидными поступками принуждать других решить ссору шпагами, проливать кровь и нередко кончить самую жизнь“.

Своеобразным шедевром подобной критики дуэли сталa басня А. Е. Измайлова „Поединок“. Осел и Лошак поссорились и решили драться на дуэли: пришли с секундантами, Бараном и Козлом, в чистое поле и ну друг друга лягать. Tут появился Хозяин с плетью, отстегал задир, а потом решил выяснить, в чем же дело:

Идея здесь настолько очевидна (и Осел, и Лошак, и Хозяин с плетью, и „мальчишки“), что не требует никаких комментариев.

Критика дуэли регулярно появлялась в печати. Вот, например, что пишет Е. П. Ростопчина в повести „Поединок“: „Поединок — это испытание, где сильный непременно попирает слабого, где виновный оправдывается кровью побежденного, где хладнокровие бездушия одолевает неопытную пылкость, ослепленную страстью и заранее обезоруженную собственным волнением, поединок — это убийство дневное, руководствуемое правилами! И на каких правилах, боже мой! основан он, свирепый поединок! Какая странная, какая чудовищная изысканность определила законы делу беззаконному, рассчитала возможности смертоубийства, назначила случаи, позволяющие человеку безупречно метить в свою жертву, обезоруженную, если ему выпадет выигрыш в этой безнравственной лотерее!“ {144, с. 250–251}.

А вот еще более эмоциональная филиппика. Впрочем, принимая во внимание личность автора — А. С. Грибоедова, — мы можем оценить весьма теоретический характер этих рассуждений:

Вторая половина XVIII — первая половина XIX века были временем безусловного преобладания дворянства во всех сферах — политической, экономической, культурной и т. д. Дворянскому сознанию, дворянской морали, чести и дуэли как основному ее ритуалу практически ничего не противостояло. „Закон“ считал дуэль преступлением, но исполнителями законов были дворяне, которые считали дуэль естественным и неизбежным средством разрешения дел чести.

Серьезное противостояние дуэли в общественном мнении усилилось в 1840-е годы, и особенно сильно распространилось к 1860-м. Это было связано с появлением на общественной сцене разночинцев. Идеи дворянского аристократизма оказались сильно потеснены. Само понятие чести перестало намертво связываться с дворянством. Развитие разнообразных форм публичной жизни сделало возможным разрешение дел чести различными способами, не связанными с дуэлью. Дуэль постепенно становилась устаревшей барской причудой.

Неприятие дуэли шло от идей, от „головы“ — в быт, в практику. „Идейный“ нигилист (но по происхождению дворянин) Базаров не принимает идею дуэли, но в реальных ситуациях в его действиях проглядывает дворянская память: „С теоретической точки зрения дуэль — нелепость, ну а с практической точки зрения — это дело другое“. Впрочем, тут во многом сказалась родословная не Базарова, а Тургенева, которому трудно было представить дворянина, способного снести оскорбление и не вызвать оскорбителя. Но \тке читатели „Отцов и детей“ из молодых нигилистов не просто могли отказаться от дуэли, но и гордились этим. Е. Н. Водовозова вспоминала, как в кружке петербургской молодежи 1860-х годов обсуждали „Отцов и детей“. Участники этого кружка считали Базарова „своим“ — но как его изобразил Тургенев! „А дуэль? Кто из нас оскандалит себя ею?“ — „Дуэль — старый пережиток, и никто еще дуэлью не доказывал своей правоты!“ {28, с. 110}. В данном случае показательно даже предположение о том, что на дуэли доказывают правоту, — оно свидетельствует о непонимании ритуала.