Марселен Дефурно - Повседневная жизнь в эпоху Жанны д'Арк

У всех этих мер предосторожности, какими бы эффективными они ни выглядели или даже были, оставался один серьезный недостаток: они окончательно отрезали столицу от окрестных деревень. В результате даже предместья оказывались беззащитными перед отрядами врагов, не говоря уж о деревнях, которые грабили и поджигали, забирая или уничтожая урожай. Париж больше почти ничего не получал с этих разоренных полей. Горожане едва решались, да и то – лишь в периоды затишья, высунуться за городскую стену, чтобы присмотреть за своими виноградниками и полями. Иногда собирались обозы, чтобы отправиться из города за продовольствием, но за благополучный исход таких экспедиций никогда нельзя было поручиться. Так, в 1430 г. около шестидесяти повозок выехали из города, чтобы свезти хлеб, сжатый поблизости от Бурже, но арманьяки, рыскавшие вокруг столицы, узнали об этой вылазке от шпионов, которые были у них в Париже. Они напали на обоз, перебили часть охраны, а раненых бросили в костер, в котором горели подожженные теми же армань-яками повозки. Для того чтобы обречь Париж на голод, многочисленного войска не требовалось: контроль за ближайшими мостами, в Сен-Клу, Шарантоне и Мелане, давал возможность помешать подвозу продовольствия как по суше, так и по воде. В начале 1421 г. двадцать или тридцать «злодеев» захватили замок и мост в Мелане, после чего стоимость жизни в Париже «сказочно» возросла. Движение восстановилось только после того, как от бандитов откупились деньгами и они ушли, – впрочем, прихватив с собой все, что успели награбить.

Но случалось и так, что кольцо блокады на какое-то время, наоборот, разжималось, и в таких случаях к столице немедленно устремлялись обозы с продовольст­вием, поскольку торговцев привлекали новые цены, невиданным доселе образом взлетевшие из-за спровоцированного голода. В первые же дни после прихода обозов скудость сменялась изобилием, и благодаря огромному количеству выброшенного на рынок товара цены резко падали. Таким образом, изменения политической ситуации и превратности борьбы враждующих партий немедленно сказывались и на стоимости жизни.

Закрытие ворот, о чем было отдано распоряжение в 1416 г., в тот момент, когда арманьяки умножали меры предосторожности, вызвало немедленный рост цен на хлеб, который за несколько дней подорожал втрое. В следующем году ворота Сен-Дени, до тех пор остававшиеся открытыми для провоза товаров, в свою очередь были закрыты на два месяца «в самый сезон сбора винограда» – и цена на вино взлетела с двух до шести денье за пинту. Когда в Париж в 1418 г. вошли бургиньоны, положение от этого нисколько не улучшилось, поскольку теперь столицу окружили арманьяки, тогда как англичане методично занимали Нормандию, откуда Париж получал основную часть зерновых. Хлеба стало недоставать, и у дверей пекарен, где еще оставались кое-какие запасы муки, выстроились длинные очереди. Соответственно выросли цены: стоимость сетье зерна увеличилась с одного ливра до восемнадцати. Правительство пыталось сдержать рост цен, устанавливая свои нормы: на всех перекрестках глашатаи объявляли, что «никто не посмеет торговать зерном: рожью – больше чем по четыре франка за сетье, а пшеницей – больше чем по семьдесят два су парижской чеканки за сетье». Но из этого вышло немного толку, более того, установление твердых расценок произвело свое обычное действие: «Когда торговцы, которые ездили за зерном, и булочники услышали этот приказ, то пекари перестали печь хлеб, а торговцы – выезжать из города, так что через несколько дней на рынке было невозможно найти хлеба, даже заплатив по двадцать су за дюжину». Все прочие продукты подорожали соответственно: мясо, птица, яйца сделались совершенно недоступными для обладателя обычного кошелька. Но как только между арманьяками и бургиньонами было заключено перемирие, изобилие вернулось, цены тотчас упали, и на рынке выросли горы сыров «в человеческий рост». Однако передышка оказалась недолгой: англичане, взяв Руан, приблизились к столице, разорили Понтуаз и окрестные деревни. С другой стороны, убийство на мосту в Монтеро Иоанна Бесстрашного подлило масла в готовый угаснуть огонь гражданской войны. И сразу же цена на зерно взлетела с двух до семи франков за сетье, к началу 1420 г. достигла десяти франков, а к сентябрю – тридцати двух. Пекарни снова осаждали, «и никому не удавалось найти хлеба, если он не отправлялся к пекарям до рассвета и не поил вином хозяев и слуг, чтобы его получить… А когда время близилось к восьми часам утра, у дверей пекарен теснились уже такие толпы, что никто и не поверил бы, будто такое возможно, если бы не видел собственными глазами, и несчастные создания, которые не могли купить хлеба для своих несчастных мужей, находившихся в полях, или для детей, потому что или денег у них недоставало, или они не могли пробиться сквозь толпу, умирали от голода у себя дома» 14 . В те дни Париж узнал настоящие муки голода, и можно было наблюдать, как дети, мальчики и девочки, ища отбросы, роются в навозных кучах и кричат: «Я умираю от голода». В следующем году положение стало еще хуже, потому что зима выдалась суровая, и посеянное в землю зерно замерзло. Несчастные, оголодавшие люди на улицах дрались со свиньями из-за отбросов и объедков. Волки, тоже оголодавшие донельзя, отрывали трупы на кладбищах в предместьях, а были среди этих диких зверей и такие, что вплавь перебрались через Сену, вошли в город и съели нескольких детей.

Между 1422 и 1429 г. парижанам стало жить чуть полегче, удручавшие их материальные заботы немного отступили, поскольку англичане, которые в то время хозяйничали в городе, одержали несколько военных побед, в результате чего дороги для подвоза продовольствия расчистились. Ярмарка в Ланди (поблизости от Сен-Дени), с 1418 г. не устраивавшаяся, в 1426-м вновь открылась. Но победы Жанны д'Арк снова привели к резкому изменению ситуации: войска Карла VII, хотя их поход на Париж и закончился неудачей, остались стоять лагерем в окрестностях столицы. Стоимость жизни в начале 1433 г. опять начала колебаться. Когда Сена замерзла и подвоз продовольствия прервался, цена на зерно взлетела до восьми франков за сетье, причем продержалась на этом высоком уровне до июня. Но к концу того же летнего месяца из Нормандии прибыл большой обоз с зерном, цена на него упала до двадцати четырех су (чуть больше одного франка), и для того чтобы привлечь покупателей, «зерном, как углем, стали торговать вразнос».

Колебания цен не прекратились и после того, как Карл VII вновь завладел столицей, поскольку изгнанные из Парижа англичане сохранили контроль над всеми ведущими к нему дорогами. Королевская власть еще усилила недовольство народа, вводя особые налоги, неизменно оправдываемые потребностями ведения войны и необходимостью отбить у врага занятые им главные города в окрестностях столицы. Налогами были обложены все категории населения, в том числе и духовенство, протестовавшее против такого посягательства на свои привилегии; но бороться с этим было трудно, ибо всем поборам пытались придать вид налогов, сообразных с имущественным положением. В 1437 г., «ссылаясь на необходимость взять Монтеро», правительство установило, по словам Парижского горожанина, «самый странный налог, какой когда-либо существовал, поскольку никто во всем Париже не был от него свободен: ни епископ, ни настоятель, ни приор, ни монах, ни послушник, ни каноник, ни священник с бенефицием или без, ни сержант, ни уличный музыкант, ни клирики из приходов, ни еще кто-либо, к какому бы сословию он ни принадлежал». Сумма налога от сорока парижских су для обычных людей доходила до огромной суммы в четыре тысячи франков для богатых горожан и купцов. Два года спустя был установлен новый налог с продажи скота, а для того, чтобы заставить платить самых непокорных, правительство прибегло к системе постоя: в их домах размещали сержантов, «которые сильно обременяли бедных людей… и причиняли куда больше зла, чем даже можно было предположить». Та же система использовалась в 1441 г. для того, чтобы заставить вернуть заем, насильно навязанный всем королевским служащим и советникам Парламента и Шатле.