Эдмон Фараль - Повседневная жизнь в эпоху Людовика Святого

Романтики нашли в Средневековье эпоху, соответствующую своим вкусам, и могли удовлетворять свой интерес ко всему живописному, изучая как человеческое общество, так и изделия ремесленников или произведения художников: ведь от Хильдеберта до Людовика XI на французском троне не было недостатка в оригинальных личностях, с VI по XV век население Франции отличалось своеобразными нравами и одеждой, и в течение всего этого периода произошло немало событий — зачастую причудливых.

Теперь, вероятно, картина, нарисованная с расчетом лишь на то, чтобы ее было интересно рассматривать, и изображающая только внешнюю сторону вещей, уже не отвечала бы нашим духовным потребностям.

Естественно, желая узнать, какой была повседневная жизнь людей прошлого, мы ожидаем, что нам опишут ее внешние формы и при этом для каждого конкретного элемента укажут соответствующее ему место. «В эпохе, от которой не сохранилось ни одного образца одежды или обеденного меню, история не видит жизни». Это правда. И, к счастью, более обширные и ранее совсем неизвестные сведения дают возможность воскресить былые нравы в картинах, отличающихся одновременно более научным и более достоверным колоритом.

Но налицо прогресс не только в нашем познании внешних форм жизни — не меньше мы продвинулись в сфере моральных и политических исследований, что позволяет глубже, чем прежде, заглянуть в душу средневекового общества и в сознание индивидов, из которых оно состояло. Вот почему мы обнаруживаем связь специфики жизни людей с физическими и моральными условиями, определявшими ее, и проявляем интерес к этой связи. Люди пили, ели и одевались, трудились, чтобы заработать на жизнь, преуспевали или страдали, защищались от злого соседа, помогали неимущему, женились и растили детей, развлекались, учились, исполняли долг благочестия; мало было бы показать, как они в свое время справлялись с этими нуждами, потребностями и обязанностями, если при этом по возможности не указывать, какое политическое и общественное устройство, какое распределение ресурсов, какие откровенные или скрытые убеждения, познания или неведение, чувства и предрассудки соответствовали каждому из действий, совокупность которых образует историю «одного дня». Поэтому в данной книге я старался воспроизводить не только фасад, но и идеи, объясняющие, почему его декор выглядит так, а не иначе, то есть представлять повседневную деятельность как следствие определенных базовых установок индивидов и групп.

Одной из условностей сюжета было ограничение области исследований очень коротким периодом времени и весьма небольшой территорией. Времена меняются быстро, особенно в том, что касается нравов и образа жизни; в разных провинциях люди также жили отнюдь не одинаково. На картине может быть отображен лишь один момент времени и одно определенное место. В принципе настоящая книга посвящена не всему Средневековью, а только временам Людовика Святого, и рассматривает не всю Францию, а только, или по преимуществу, Париж.

Однако, чтобы остаться в строгих рамках такого замысла, нужно либо располагать намного большим объемом сведений, относящихся к данному моменту и данному месту (ведь о том, что современники знают лучше всего, они меньше всего говорят), либо, скрупулезно придерживаясь достоверных данных об этом времени и этом месте, создать лишь фрагментарную картину, кусок гобелена со множеством дыр. Поэтому, не претендуя (и далеко не претендуя) на полноту, мы пошли на то, чтобы иногда затрагивать более ранние или более поздние периоды и не замыкаться в границах Парижа, а заглядывать и в провинцию в надежде, что это прольет некоторый свет на нашу тему.

Одна венгерская королева, дочь которой вышла замуж за короля Франции, приехала к ней в гости, в ее столицу. Франции она не знала и никогда не видела Парижа, где находился двор.

Обычай требовал, чтобы кого-то выслали ей навстречу и встретили ее как можно раньше, чтобы ей выделили кортеж при приближении к столице и при въезде в нее. Но в тот раз, поскольку темные интриги и злодейская рука все спутали, прибытие королевы проигнорировали, и она ехала одна или по крайней мере только с личной свитой, а за ней везли багаж. Она пересекла уже равнину Сен-Дени и вскоре была бы на месте, если бы, увидев справа высоты Монмартра, не вздумала сделать крюк, чтобы подняться на них и с холма, увенчанного монастырем бенедиктинцев, посмотреть на пейзаж, который откроется ее глазам.

Дама взошла на Монмартр и осмотрела долину,

Увидела город Париж, каковой был протяжен и обширен;

Множество башен, множество палат и множество дорог;

Увидела высокую зубчатую башню Монлери;

Реку Сену увидела, которую все воспевают,

И по обоим берегам высаженные во множестве виноградники;

Увидела Понтуаз и Пуасси, и Мелан на дороге,

Марли, Монморанси и Конфлан на лугу,

Даммартен-ан-Гоэль, весьма хорошо укрепленный…

Весьма ей понравились местность и вся страна.

«Ах, — сказала она, — Господи Боже, создавший небо и росу,

За сколь богатого мужа вышла дочь моя Берта

И в сколь славное место прибыла и явилась!

История о венгерской королеве, приехавшей в Париж для встречи со своей дочерью Бертой, которая вышла замуж за короля Пипина, — не быль, а сказка, на сюжет которой поэт Адене ле Руа во второй половине XIII в. написал роман «Берта Большеногая». Но разве в нашем случае так уж важно, подлинная это история или придуманная? и хотя мы занимаемся XIII веком — разве столь уж важно, что действие романа происходит при короле Пипине, то есть в VIII веке? Рассказчик, человек, который восхищается видом Парижа с высот Монмартра, — это человек XIII века, это поэт, это сам Адене: устами венгерской королевы он выражает собственные чувства и собственное восхищение, которые испытал, когда вскоре после 1250 г. впервые приехав сюда из Фландрии, откуда был родом, открыл для себя великий город на берегах Сены [2] Li Romans de Berte aus grans piés . Par Adenés li Rois. Publ. par A. Scheler. Bruxelles. 1874. Стих 1961 и далее. .

Париж уже был прекрасным городом.

Его делала таким красота окружающих земель и богатство окрестностей, пейзаж которых разнообразили леса и перелески, где до самого дальнего горизонта виднелись силуэты и аккуратные склоны гармонично расположенных холмов и где среди виноградников, нив и пастбищ веселая пестрота множества замков, деревень и хуторов свидетельствовала о счастливом плодородии.