Марк Солонин - 22 июня, или Когда началась Великая Отечественная война

Вот плохой маслофильтр на танковых дизелях — это важная причина разгрома, о нем и пишут много, а на двигателе АМ-35 свечи после трех боевых вылетов приходилось менять — и об этом исписаны горы бумаги, а в амбразурах дотов Киевского УРа стояли пулеметные заслонки устаревшего образца.

Все это — важные темы для обсуждения. А то, что МИЛЛИОНЫ солдат Красной Армии разбрелись неведомо куда — это мелочи, это с другой полочки, это к истории войны отношения не имеет...

Фанатическое упорство, с которым цепи красноармейцев шли по пояс в снегу на убийственный огонь финских пулеметов, потрясло воображение западных военных специалистов. Они и по сей день пишут книжки про «загадочную славянскую душу», про свойственный русскому крестьянину «фатализм» и прочие премудрости. Оно и неудивительно. Сытый голодного не разумеет.

В феврале 1940 г. у красноармейца на Карельском перешейке (как и у всякого человека во все времена) был выбор. Можно было, под крик и мат политрука, пойти в атаку. Скорее всего — убьют.

В родную деревню пришлют извещение, что пал смертью храбрых в боях с белофиннами. Вдове дадут хоть какое-то пособие. Сыну погибшего, бог даст, разрешат уехать из колхоза в город, там он в ФЗУ поступит, человеком станет. А если повезет? Если не убьют, а только ранят? Если санитары подберут раньше, чем замерзнешь в снегу? Тогда и медаль дадут, и сапожничать, как инвалиду войны, разрешат. Все лучше, чем в колхозе за «палочки» батрачить.

Можно послать политрука куда подальше и убежать в лес. Вот он лес — рядом. Тогда все очень просто становится. Чем война закончится — гадать не надо. После войны всех, кто финнам сдался, найдут и расстреляют. Или в лагере сгноят. Всех, кто в лесу спрятался, тоже найдут и расстреляют. Всю жизнь в лесу не просидишь. Тут вам не Сингапур с Окинавой. Климат другой. И никто тебя от НКВД прятать не станет. Найдут и шлепнут. А уж о том, что будет с семьей «предателя и врага народа», даже думать неохота. Такая вот простая «альтернатива». Где уж людям Запада ее понять...

Летом 1941 года случилось небывалое. Перед советским человеком открылась возможность выбирать свою судьбу без страха перед «родной партией» и ее славным «вооруженным отрядом».

Нету его, НКВД, и дверь в райкоме партии настежь распахнута, и гипсовая голова вождя любимого на крыльце валяется. А немцы все прут и прут, в сводке уже про «вяземское направление» пишут.

Тут и дураку ясно, какое «направление» следующим будет. Знающие люди говорят, что «усатый» из Москвы уже сбежал, в Кремле двойник его сидит, немцев дожидается. И куда же нам, простым мужикам, податься?

Молчаливое большинство (а у нас в стране оно после 1937 г. особенно молчаливым было) решало этот вопрос так, как показано в предыдущих главах. Не было ни митингов, ни «солдатских комитетов». Молча бросали винтовку, молча вылезали из опостылевшей стальной коробки танка, срывали петлицы и пристраивались к огромной колонне пленных, которая в сопровождении десятка немцев-конвоиров брела на запад. Жаль, не дожил великий пролетарский поэт до этих дней, не увидел, как может материализоваться его метафора «где каплей льешься с массою...»

Но. Были — и с каждым месяцем их становилось все больше — те, кого не устраивало пассивное ожидание развязки. И на фронте, и в немецком тылу нашлись те, кто поспешил на службу к новым «хозяевам».

Весьма значимой формой сотрудничества с оккупантами стало участие бывших советских граждан в военной пропаганде врага. Под контролем гитлеровцев издавалось несколько сотен газет, велись радиопередачи на русском, украинском и других языках. Некоторые местные газеты (например, орловская «Речь» и псковская «За Родину») распространялись на всей оккупированной территории РСФСР [159]. Первоначально эта «пресса» разрабатывала две основные темы: разжигала дикую, животную ненависть к евреям и рассказывала о светлом будущем, которое наступит после победы «доблестной германской армии». Вскоре все это было вытеснено главной идеей: о необходимости добровольным каторжным трудом отблагодарить фашистских захватчиков за «освобождение».

Кстати, о труде. Нельзя пройти мимо того факта, что работу железных дорог на оккупированных территориях обеспечивало 615 тыс. человек (на 1 января 1943 г.), из которых 511 тысяч были бывшими советскими гражданами... [151, с. 100]

В первые же месяцы войны во всех оккупированных районах СССР начинают создаваться всевозможные «службы порядка», «оборонные команды», «охранные отряды», в просторечии называемые «полицаями». Различными были не только названия, но и способ формирования и порядок подчинения этих сил.

Первоначально многие из этих подразделений были созданы (особенно в сельской местности) самими крестьянами как отряды самообороны, защищавшие жителей от наводнивших леса банд вооруженных дезертиров. Указания Сталина о превращении всей оккупированной немцами территории в выжженную пустыню весьма способствовали росту численности «полицаев». Легендарный патриарх советских диверсантов, участник четырех войн полковник И. Старинов в статье, написанной в 2000 году, говорил: «Получилось, что мы сами подтолкнули местных жителей к немцам... после этого лозунга немцы сформировали полицию численностью около 900 тыс. человек» [151, с. 267].

Эта цифра — 900 тыс. человек — скорее всего многократно завышена. Она, надо полагать, просто отражает личные впечатления практика партизанской войны о том, что «полицаи были на каждом шагу». По данным современных российских исследователей, численность «полицаев» в оккупированных областях РСФСР была существенно меньше — порядка 70—80 тысяч к концу 1942 г. [154, 155, 157].

По мере того как фронт уходил все дальше на восток, оккупационные власти приводили все эти самочинные вооруженные формирования к нужному им «общему знаменателю». Единой формы для «полицаев» так и не появилось, но нарукавные повязки стали пронумерованными и с печатью немецкой комендатуры, разрешение на право ношения оружия надо было возобновлять, как правило, каждый месяц. Наряду с наиболее многочисленной по составу «местной полицией» были созданы полицейские батальоны численностью в 500—600 человек, в обязанность которых входило проведение крупных карательных акций. Командный состав в них был в основном немецким. Когда «добровольцев» стало не хватать для борьбы со все усиливающимся партизанским движением, «полицаев» стали набирать и в принудительном порядке.

Весьма распространенным стал «импорт» карателей из других регионов. Так, в трехмиллионной Литве уже в первые месяцы войны было создано 22 полицейских батальона. 26 полицейских батальонов общей численностью 10 тыс. человек было создано в маленькой Эстонии. В Латвии к лету 1944 г. общая численность всякого рода полицейских, охранных, пограничных частей составила более 50 тыс. человек. Большая часть этих сил действовала за пределами Прибалтики — главным образом в Белоруссии, в Польше, в Ленинградской области, где они «прославились» совершенно невероятным, даже по меркам того безумного времени, зверством в проведении карательных акций в партизанских районах. Летом-осенью 1944 г. началось укрупнение, сведение всех местных «охранных» частей в крупные войсковые формирования. В Эстонии была сформирована 20-я дивизия СС и некая 300-я дивизия особого назначения. Две (15-я и 19-я) дивизии СС были сформированы в Латвии.