Марк Солонин - 22 июня, или Когда началась Великая Отечественная война

Восточный фронт стабилизировался (за шесть месяцев с ноября 1941 г. по май 1942 г. немцы практически нигде не продвинулись вперед, а в центре им даже пришлось отступить на 200 км), и Советский Союз выиграл таким образом то драгоценное время, которое было необходимо для того, чтобы глубинный переворот в отношении народа к войне мог состояться.

Наше повествование подошло к завершению. Нам осталось только ответить на вопрос, что вынесен в название последней части книги. Разумеется, не может быть и речи про установление какой-то «точной даты», но некоторые вполне рациональные критерии и обоснованные временные рамки указать можно и нужно. Для этого еще раз откроем статистический сборник «Гриф секретности снят». На этот раз — на странице 152. Там приведена таблица безвозвратных и санитарных (раненые и больные) потерь личного состава действующей армии с разбивкой по кварталам каждого года войны.

Печальный опыт великого множества военных конфликтов XX века показывает, что есть некое, весьма стабильное, соотношение числа убитых и раненых в боевых действиях. Вероятно, оно отражает какое-то фундаментальное соотношение между «прочностью» человеческого организма и поражающим воздействием оружия той эпохи.

Это соотношение — 1:3. На одного убитого приходится трое раненых. К слову говоря, именно в таких пропорциях сложились и потери вермахта в 1941 г. (см. выше).

Другими словами, в обстановке «нормальной войны» (простите за такое циничное выражение) доля санитарных потерь должна составлять 75% от общего числа потерь. Точнее говоря, она должна быть даже больше 75%, так как, кроме раненых, есть еще и заболевшие, и их бывает не так уж мало среди людей, живущих месяцами в залитых грязью окопах.

А что же показывает нам таблица № 72?

В третьем квартале 1941 г. (т.е. за первые три месяца войны) доля санитарных потерь составила всего 24,66% от всех потерь. Это очень мрачное «чудо». За ним стоит огромное число пленных и дезертиров (которые и составили основную часть безвозвратных потерь Красной Армии), за ним стоит трагедия брошенных на растерзание врагу раненых, которых не вывезли в тыл, а следовательно, и не учли в графе «санитарные потери».

В четвертом квартале 1941 г. доля санитарных потерь увеличилась почти в два раза — 40,77%. Такие пропорции еще очень далеки до ситуации в нормальной, воюющей армии, но тем не менее перемены очевидны.

В первом квартале 1942 г. — уже 65, 44%.

Во втором и третьем квартале — соответственно 47, 48% и 52, 79%. Немцы перезимовали, восстановили силы и снова погнали многотысячные колонны пленных из «котлов» у Керчи и Харькова. Но, заметим, чудовищная ситуация лета 1941 г. более не повторилась!

К концу 1942 г. доля санитарных потерь возрастает почти до «нормальной» величины в 67, 25%. Далее, вплоть до победного мая 1945 г., идут такие цифры: 79, 75, 76, 77, 79, 78...

Простите меня. Поверьте, я понимаю всю кощунственность «игры в проценты», когда за этими процентами — миллионы убитых и изувеченных людей. Но что делать — работа военного историка немногим привлекательнее работы патологоанатома. Поверьте, историк и патологоанатом делают то, что они делают, не из-за нездорового пристрастия к трупному смраду, а для того, чтобы установить окончательный, всегда запоздалый, но максимально точный диагноз.

Разумеется, все эти цифры могут рассматриваться лишь как один из возможных подходов к оценке ситуации. Но даже с учетом всех этих оговорок факт принципиального, качественного изменения в поведении основной массы армии очевиден и бесспорен. Столь же бесспорен и факт радикального изменения обстановки на оккупированных территориях, стремительного роста партизанского движения, обозначившихся в начале 1943 года.

Некоторые ориентировочные временные рамки, в которых состоялся этот «великий перелом», можно определить так: осень 1942 — весна 1943 гг.

В переводе на общепринятую хронологию войны — от Сталинградской битвы до Курской дуги.

«Всемирно-историческое значение победы советского народа в Великой Отечественной войне». Этот вопрос среди школьников и студентов всегда считался очень простым. Удачным.

Не надо заучивать даты, запоминать названия фронтов — знай себе трещи про «создание мировой системы социализма», «укрепление авторитета на арене», «ликвидацию враждебного окружения»...

Конечно, рост военно-технического могущества коммунистического режима, огромное увеличение его возможностей заставлять дрожать от страха весь мир были потрясающими. Из поверженной Германии вывозились сотни тонн технической документации. Были вывезены целые научно-исследовательские, конструкторские коллективы. У бывших союзников всеми правдами и неправдами покупали, добывали, воровали новейшие военные технологии.

Добыча была огромной: реактивные двигатели, турбовинтовые двигатели (один из них по сей день работает в небе), зенитные ракеты, радиолокаторы, инфракрасные системы самонаведения, стратегический бомбардировщик (скопированный один к одному под названием Ту-4), крылатые ракеты, баллистические ракеты, парогазовые турбины для подводных лодок, планирующие бомбы, жаропрочные сплавы. И наконец, вершина всех усилий — тысячи страниц технического описания американской атомной бомбы.

К тому моменту, когда Сталин умер — или был отравлен своими товарищами по Политбюро, — Советский Союз был вооружен и очень опасен. Как никогда. Но не для этого миллионы людей приняли мученическую смерть. Не для этого. Даже в тех немыслимо тягостных условиях, которые были созданы многолетним произволом преступного сталинского режима, именно советский народ, именно его многонациональная Красная Армия спасли Европу от фашистского порабощения. Снова, как и в 1812—1814 годах, подневольный русский мужик распахнул дверь к миру, свободе и процветанию для других народов.

Какими же оказались глубинные, долговременные последствия Великой Отечественной войны для самой России?

Как сказалась гибель миллионов самых лучших, самых честных, самых смелых на нравственных устоях, на самом генофонде нации?

Не надорвались ли духовные силы народа на сверхчеловеческом напряжении тех четырех лет?

Не оказалась ли та ярчайшая вспышка массового героизма, массового самопожертвования, которые явил изумленному миру советский народ, последним приливом сил умирающего?

Вот вопросы, ответ на которые сможет дать только сама жизнь, и перед лицом которых историку остается только замолчать и поставить последнюю точку.